– Хочешь быть среди моих учениц? – спросила Она меня.

Я кивнула. Она долго и внимательно смотрела на меня, а затем протянула цветок – то был нераскрывшийся бутон белой лилии. И я проснулась.

Этот сон я до сих пор помню во всех подробностях. Я помню радость, исходящую от лиц девочек, помню мягкий звон колокольчиков, помню тонкий аромат лилии, только не могу вспомнить лица той женщины, будто ее свет застилает мне очи… Мне часто хотелось, чтобы сей сон снова мне приснился, но он никогда больше не повторялся. Да и был ли это сон? Или то была Сама Матерь Божия, зовущая меня, сироту, в свои обители?

Так или иначе, я очень изменилась с той ночи. Я стала еще более замкнутой для всех людей, но открытой для Тебя, Господи. Моя молитва вдруг ожила и запела своими словами. Вся накопившаяся боль вылилась в молитвенных слезах и успокоила душу. Я находила в Тебе невыразимую радость. И мне хотелось посвятить Тебе всю мою жизнь. Я стала думать о монашестве.

О своих тайных устремлениях я никому не говорила, кроме как Самому Господу и Пречистой Деве перед бабушкиной чудотворной иконой, что досталась мне по наследству. Я вообще очень мало разговаривала с людьми.

Все свое время я занимала молитвой и трудом. Я пряла и сидела за пяльцами, обшивая вдов и сирот нашего селения. Такой труд мне был приятен, ибо я знала, как тяжело остаться одной, когда близкие умирают. Я перешивала свои платья и юбки и раздавала их бедным девочкам, девицам и женам. Работа так увлекала меня, что часто я просиживала всю ночь, не гася своего светильника, стараясь поспеть с новым платьем к утру. И какое счастье было видеть блеск в глазах одаренных! Они искренне благодарили меня, я выслушивала их молча. Эти простые девушки и женщины не ведали, что они даруют мне нечто гораздо ценнее, чем был мой дар им, они даровали мне наполненность жизни и радость от труда. А еще – чувство нужности. Я знала теперь, что я нужна, что я могу делать что-то для других и для Бога, и это чувство окрыляло меня.

«Если чувствуешь, что летишь, не забудь о том, что падать больно!» – говорила мне бабушка, как только замечала признаки объявшей меня радости. «Самое верное расположение духа – это спокойствие. Его сохраняй всегда, рада ты или опечалена». Эти слова я вспоминала не раз, когда вскоре настало время моего испытания.

Меня невзлюбили мои двоюродные сестры – дочери тети Наталии. Им не нравилось во мне все: мое воспитание, тихий нрав, мое постничество, моя дружба с бедными вдовами и сиротами, даже моя жалкая внешность – все внушало им презрение и вызывало их смех.

«Ульянка – богомолка! Серая мышь!» – дразнили они меня. И дергали за длинную косу или нарочно опрокидывали на меня за столом похлебку. Я молчала, будто не замечая их злости. Я улыбалась им, изображая простодушие. Я никогда на них не жаловалась тете. Но все это еще больше раззадоривало девушек. День за днем они придумывали новые пакости, чтобы унизить меня.

Когда в одно утро я нашла сломанными свои пяльцы, я сразу поняла, чьих это рук дело. Но и тогда я не сказала им ни слова. Я отнесла пяльцы столяру, дочери которого я помогала в селении, и он быстро их поправил, так что они даже стали удобнее в работе.

И столяру я не сказала тогда ничего о сестрах. Но я сказала Богу. Я стала молиться. День и ночь. Молиться об этих девушках, чтобы Господь посетил их Своим присутствием и чтобы они познали истинную радость, а не придумывали себе радость греховную. Мне казалось, что я молюсь искренне, что я совсем не обижаюсь на сестер, а жалею их, ибо они не видели света и мучились в своей тьме. Но совесть укоряла меня, что в моей молитве есть гордость, что я чураюсь этих девушек, не разговаривая с ними, и сама навлекаю на себя их смех: так они обороняются от того, что я ставлю себя выше их. И я спрашивала Тебя, Господи, что же лучше: быть гордой в глазах других или лгать самой себе? Лгать я не умела, потому продолжала молчать и молиться.

Скоро я сестрам наскучила. Но тут случилось новое испытание, пройти которое мне не удалось. За меня посватался Георгий Осоргин.

Господи, Ты знаешь, я не думала выходить замуж. Все мои мысли, все устремления в то время были направлены только к Тебе. Я желала жизни монашеской, жизни святой, такой, о которой рассказывал старик-странник в моем далеком детстве. Я готовила себя к этой жизни. Мне как раз исполнилось шестнадцать лет, когда тетя, с раскрасневшимся лицом, позвала меня к себе для разговора.

– Ульяна, ты уже вошла в возраст невесты… – начала она.

Я закрыла глаза и закивала головой в согласии, ибо слышала подобные речи уже не раз, и мне хотелось, чтобы и эта беседа побыстрее завершилась.

Но тетя продолжила:

– На днях к тебе посватался молодой человек из рода Осоргиных. Молодой Георгий Осоргин.

Мне было больно слышать эти слова. Еще больнее узнать имя избравшего меня юноши. Георгий Осоргин. Господи, отчего именно он?

Я знала Георгия. Я встречала его несколько раз, когда он приезжал к мужу тетки, моему дяде, по каким-то делам. И теперь тоска охватила меня. Я могла отказать кому угодно, но только не ему. Георгий был единственным сыном знатного отца, владеющего изобильным имением в окрестностях Мурома. Но именитое сыновство не наложило на юношу печати высокомерия и силы. Напротив, это был человек молчаливый и скромный. А его добрый взгляд выдавал в нем тонкую ранимую душу. Я не могла, помня эти глаза, ответить «нет». Впрочем, ответа от меня и не требовалось – все уже было решено за меня моею теткой.