Она согласно промычала, сильно прикусив нижнюю губу. Тихо ухмыльнувшись, я взял ее за запястья и, обвив рукой талию, завел их ей за спину, заставляя Наоми изогнуться еще сильнее.

Я стремительно вошел в нее, стоя прямо и плотнее сжимая зубы от взрыва совершенно иных впечатлений и ощущений. Волна нестерпимого жара прошла сквозь меня. Короткие, надрывистые крики Наоми лишь подогревали тот огонь, что пылал внутри, растекался по венам. Я рассыпался и собирался воедино с каждым новым толчком.

Ее гибкость завораживала и потрясала мое воображение. Она подстраивалась под меня, двигаясь мне навстречу, подбирая такую позу, чтобы это пронзающее ощущение можно было испытать до самого основания.

Продолжая обхватывать стройную талию одной рукой, а второй бережно потянув ее за длинные волосы, я запрокинул голову назад, утопая в звуках собственного громоздкого дыхания.

— Я уже… близко, — хрипела она без сил.

Я чувствовал ее изнеможение, чувствовал, что Наоми на пределе, потому как ее мышцы сокращались, давили на мою окаменевшую плоть, и проникать становилось все труднее. И я двигался усерднее, чтобы давление увеличилось, чтобы она продолжала сжиматься вокруг меня. Но я сдерживался, ведь мог сорваться и взорваться в любой момент, потому что Наоми была настолько идеальна, она была такой тесной, что моя голова шла кругом.

Как-то раз я курил траву, и это было невероятно. Но то, что происходило со мной сейчас, было в тысячу раз лучше.

Когда мы кончили, Наоми пристроилась под боком, и я обнял ее, притягивая к себе ближе и крепче. Устроившись щекой на моей груди, она неспешно и лениво выводила незамысловатые узоры на моей коже до тех пор, пока не погрузилась в сон. Услышав, как ее дыхание стало размеренным, я накрыл ее покрывшиеся мурашками плечи одеялом и вскоре сам закрыл глаза.

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Дни ожидания результатов ДНК-теста нельзя было назвать скучными.

Я работал, как проклятый, пытаясь забыть о том, что неделя-две, и все станет ясным. Я боялся наступления Того Самого момента, поэтому завалил себя делами. Иногда я переусердствовал, и мне казалось, что еще чуть-чуть, и я забуду самого себя. Не знаю, хотел ли я этого, но был чертовски близок.

Но я совершенно и безоговорочно уверен, что если бы Наоми не было рядом, я бы свихнулся. Я не протянул бы без нее столько времени, сохраняя трезвость ума при себе. Ее улыбка — мой свет в сгущающейся тьме обстоятельств. Ее голос — будто песнь ангела, дарующая умиротворение и залечивающая душевные тревоги.

Моя малышка и сама была угнетена. Я не раз замечал, как мы одновременно смотрели на часы, затаив дыхание, и абстрагировались, вслушиваясь в неумолимый бег времени. Тиканье стрелок отдавалось глухой болью в груди, и я морщился, невольно потирая то место, где простиралась бездна страха перед будущим. И я видел точно такое же выражение лица у Наоми, — я словно смотрел на себя со стороны.

***

Напряжение возрастало.

С каждым гребаным часом, приближающим к роковому дню.

Делать вид, будто все как прежде, становилось сложнее.

Мне сказали, что результаты экспертизы будут готовы во вторник, или среду.

Оставалось всего три дня.

Субботним утром было необычайно тихо. Мы пили чай на кухне, почти не шевелились. Будто случился апокалипсис, и по улицам бродили зомби, а любое наше движение могло привлечь их внимание. Согласен, звучит по-идиотски… Но именно такие бредовые мысли разбавляли безумие.

Мы не разговаривали, и я вновь не решался заговорить, видя застывшую задумчивость на красивом лице своей девушки. Она была прекрасна без косметики, и я не раз просил ее забыть обо всей чуши, что портило естественную красоту и ускоряло процесс старения. Но Наоми смеялась надо мной, объясняя с серьезным блеском в глазах, что девушка и косметика — понятия неразделимые.

Несмотря на ее решительный настрой показать, что возможный факт моей родственной связи с Лукасом не волнует в той степени, в которой по идее должен был, я чувствовал и знал, что Наоми страшно. Возможно, даже больше, чем мне. И я ненавидел себя за то, что не мог заверить ее и дать четкий ответ. Мой, или не мой сын. Нам оставалось уповать лишь на время, которое в самые тяжелые моменты словно останавливалось.

Секунды становились минутами, а минуты — часами. Часы же обращались в целые года, и те перевоплощались в единое бесконечное странствие по замкнутому кругу ада ожидания, но на самом деле же являлись не более чем короткими мгновениями, в хаотичном порядке мелькающими в моем спутанном вопросами и сомнениями сознании.

Наоми улыбалась, но ее свет терял свою чистоту, омрачаясь приближающимся днем, который многое расставит по своим местам.

***

Я поправил воротник кожаной куртки, которую надел поверх пуловера, и окинул хмурым взглядом свинцовое небо, раскинувшееся над кладбищем Индианаполиса.

Отдаляясь от припаркованного внедорожника, я ощущал, с какой стремительностью растет волнение, словно я собирался встретиться с живой мамой, а не с надгробной плитой и выгравированными буквами на ней, складывающимися в ее имя. Будь так, она бы первым делом сказала бы, что мне не идут зеленые пуловеры, а затем бы восхитилась тем, что я наконец-таки запомнил название ее любимых цветов и подарил ей их.