Головацкий лишь пожал плечами и привычным жестом выудил из коробки сигару. Буйчилов молча наблюдал за тем, как профессор неспешно прикуривает от зажженной спички. Обстоятельного разговора на крайне интересующую Кондратия Ксенофонтовича тему не вышло. Головацкий всем своим видом демонстрировал, что он сказал все и добавить к сказанному ему нечего. Буйчилову ничего не оставалось, как откланяться.

– В любом случае, я сообщил вам, что имел сообщить… Что счел, так сказать, необходимым… Ну, а в остальном… – начальник Третьего отделения прочистил горло. – Надеюсь получить от вас хорошие новости в самом ближайшем времени.

– Разумеется. Я информирую вас незамедлительно.

– Удачи вам, Матвей Евграфович.

– И вам того же желаю.

По своему обыкновению, профессор не стал вставать с кресла, чтобы проводить гостя. Он лишь мазнул коротким взглядом по подтянутой фигуре сотрудника департамента, когда тот оказался в дверях, и вновь погрузился в сосредоточенные размышления. Попыхивая зажатой в зубах сигарой, Головацкий щелкнул пальцами, подзывая вальяжно растянувшегося у камина дога. Пес неохотно поднялся, не смея ослушаться команды хозяина, и, мягко переступая с лапы на лапу, приблизился к Матвею Евграфовичу. Рука профессора опустилась на холку огромной собаки.

Для того чтобы воспроизвести в памяти данные о князе Рушанском как о личности, Головацкому не нужно было обращаться к своей хваленой картотеке. Константин Макарович всегда был на виду, не скрывал пристрастий, пороков и в силу своего высокого положения в обществе мог открыто высказываться по любому вопросу. То есть личность совершенно незакомплексованная. Дерзкий, экспансивный, большой любитель водочки, как и сказал Буйчилов… А вот о пристрастии Рушанского к купанию в проруби Матвей Евграфович не знал. Это было для него новостью. Зато он совершенно точно знал другое, хотя и не стал опять же таки раньше времени делиться предположениями с начальником Третьего отделения. Князь Рушанский находился в дружеских отношениях с генералом Корниевичем. Разумеется, это ни в коей мере не доказывало еще, что Рушанский был убит, равно как и Корниевич, но некоторые вопросы невольно напрашивались. А не состоял ли Рушанский в том же самом закрытом кружке, что и все предыдущие жертвы так называемых несчастных случаев и самоубийств?.. Это стоило выяснить. Возможно, через ту же госпожу Кильман. Упоминая фамилии Доронина и Щадилова, Сербчук вполне мог проговориться и о персоне Константина Макаровича…

В дверях кабинета показалась Глафира Карловна.

– К вам господа Орлов и Михайлов, Матвей Евграфович.

– Пусть проходят.

Головацкий продолжал методично гладить пса, когда двое его подручных переступили порог профессорского кабинета.

– Ну, что, господа? Что удалось вам выяснить на этот раз? Или снова с пустыми руками?

Михайлов первым предоставил Головацкому отчет о проделанной им работе в трактирах близ места гибели губернского чиновника Антона Антоновича Сербчука. Собственно, результат этой работы был один. Человек, видевший таинственного незнакомца в котелке, все-таки обнаружился. Следовательно, возрастала и вероятность того, что Сербчука под лошадь все-таки толкнули. Но мотив?..

Вопрос с мотивом по-прежнему оставался открытым. И с большой долей вероятности ответ на него мог дать только один-единственный человек. Человек в котелке, прихрамывающий на левую ногу.

– Да-с… – протянул Матвей Евграфович, когда Михайлов замолчал. – Ну, а что у тебя, Тимофей?

Орлов в ответ только виновато пожал плечами.

– А вот я-то как раз, профессор, с пустыми руками, – сознался он, избегая встречаться взглядом со зрячим глазом Матвея Евграфовича. – Таинственного незнакомца в день гибели генерала ни в доме, ни на подступах к нему никто не видел. Или мне не захотели об этом сообщить. Я расспросил кого только можно, но…

– Но человек в котелке был в доме, – решительно перебил своего молодого подручного Головацкий. – Вы сами определили это по следам на ковре, милейший. Следовательно, этот человек либо невидимка, либо кто-то провел его в дом. Кто-то из близких людей покойного генерала. Наиболее подходящей кандидатурой мне представляется капитан Симаков, – Матвей Евграфович, окутавшись густыми облаками дыма, не столько обращался к двум молодым людям, сколько просто рассуждал вслух. – И, вероятно, убийца генерала убрал Симакова как ненужного свидетеля или сообщника. Поручик Рытвиненко не объявлялся?

Орлов не сразу сообразил, что профессор обращается к нему.

– Нет… Во всяком случае, мне ничего не известно об этом.

– Ну, что ж, – Головацкий помусолил кончик сигары еще немного и с явной неохотой выудил ее изо рта. – Кажется, нам пришло время вплотную поинтересоваться персоной поручика. И отыскать его, если он еще жив. Сдается мне, господа, что убийца, а в том, что мы имеем дело с хорошо спланированными убийствами, я практически не сомневаюсь, не любит оставлять за собой следов. Да-с… Займись-ка поисками поручика Рытвиненко, Тимофей. А для тебя, Егор, – Матвей Евграфович слегка повернул голову в сторону Михайлова, – у меня тоже найдется небольшое заданьице. У меня только что был Буйчилов…

– Новое убийство? – живо отреагировал Егор.

Топтание на одном месте, в силу отсутствия конкретных улик и доказательств, не прибавляло молодым людям бодрости и оптимизма. С другой стороны, если бы в деле появился хоть какой-то относительный просвет… Но Головацкий привык идти до конца при любых обстоятельствах.

– Предположительно убийство, – сухо поправил он своего подручного.

И после этого поведал Орлову с Михайловым о том разговоре, который состоялся у него с Буйчиловым несколькими минутами ранее. Тимофей, выслушав профессора, сделался еще мрачнее прежнего.