Ну, во-первых, до армии мне еще два года; во-вторых, может, еще и всеобщее и полное разоружение объявят о всем мире, а в-третьих, представляю себе отчетливо бабушкин отчаянный рев, когда меня будут в армию провожать… Но с моей бабушкой спорить почти так же бессмысленно, как и со мной; поэтому кручу пальцем у виска и ору посильнее, чтобы она там, на балконе, слышала:

— У меня наследственность плохая!

Так! Теперь с размаха опускаю трубку — маленькая дежурная месть и бабушке и ее допотопному аппарату, с которым она никак не желает расставаться… Значит, не звонил никто. Может, приснилось? Тем более со мной вообще-то бывает — вдруг ночью во сне усядусь на постели и целую речь закачу. Наши, конечно, сразу — ушки на макушке, вопросики разные задают, а знай себе отвечаю, и уж куда честней, чем наяву; так что даже на родительские собрания им незачем ходить. Но однажды я все-таки отомстил. Начинают они свой допрос, а я притворился, будто сплю, и заявил, что мы с моим дружком Ангелом решили угнать машину, одну из тех, которые возле нашей многоэтажки припаркованы, а всем остальным легковушкам — шины проколоть. Папка целую народную дружину поднял на ноги, а я себе спал без задних ног — и хоть бы хны!

В общем-то меня этот мой сомнамбулизм не так уж и угнетает. Ну, сознаюсь, по какому предмету срезался, какой фильм «до шестнадцати» посмотрел (теперь-то мне уже шестнадцать). Раз только завалился с хиповой лексикой, бабушка обозвала ее «воровскими словечками» — умора! Но с некоторых пор завелась у меня серьезная тайна. Наверняка догадались вы, в чем дело… Ну да, Светла… Они из Шумена переехали в Софию… Адски задается девица… И не без причин — адски умна и столь же адски красива. Короче — полный ад.

— Пей молоко, пока теплое! — кричит бабушка с балкона. Вхожу в ванную: горсть воды — в лицо, пара горстей — на грудь. Как есть в одних тренировочных трусах бегу на кухню. Молоко горячее — жуть! Привычно наливаю стакан. Надо бы сахару… И вдруг до меня доходит, что ничего-то мне неохота. Удивительно, прежде такого не замечалось. Я ведь уже два с половиной года боксирую в юношеской секции «Спартака», даже я чемпион в общем-то, а если не подзарядишься как следует, живо тебя на лопатки положат. А теперь вот ни есть, ни пить не хочется. Что-то напряглось внутри, как перед матчем, и хочется подраться и броситься бежать, а главное — хочется говорить, говорить… Подраться с кем угодно, бежать куда глаза глядят, а говорить… говорить со Светлой. Вчера она обещала, что сегодня утром позвонит насчет математики. Да уж какая там математика! Просто по телефону легче объясняться. Например, вдруг она сейчас звонит и вместо сахарницы у меня в руке трубка, что я предприму? Прежде всего приму соответствующую позу — вот! Потом зажигаем окурок (папкин, разумеется) — пух-пух (и ни малейшего кашля!). Отпиваем немного виски (надо положить в молоко лед из холодильника). А теперь — прошу! Добро пожаловать, Светла! Дзинь!

— Алло!

— Да.

— Простите, можно Коки?

— Я у телефона.

— А, Коки, здравствуй! Это Светла…

— Понял. Целую ночь дожидался, пока рассветет и ты мне позвонишь…

— Но это звучит так странно. Чем я заслужила…

— Ничем. Просто ты — это ты, и все!

— Спасибо. Могу сказать то же самое!

— Что?

— Я тоже едва дождалась утра, чтобы позвонить тебе…

— Ну, если это правда… Слушай, я хочу открыть тебе одну тайну…

— Какую.

— Ты мне страшно нравишься. Когда я о тебе думаю, мне становится так хорошо… А ты?.. Ты можешь сказать то же самое?

— Ну, если это правда… — И она так улыбается, что в глазах у нее танцуют по крайней мере три тысячи чертенят… А после я ей признаюсь, что если хоть когда-нибудь она замечала одинокую фигуру, которая болтается без дела у автостоянки в ста метрах от их дома, то это всегда был я. Я надеялся как-то остановить ее, заговорить с ней, когда она появится, но пороху не хватало! Ругал себя, обзывал трусом нижайшего пошиба, твердо решал, что все случится в следующий раз, а потом откладывалось до другого следующего раза, и таким манером — целые месяцы… А однажды вечером, на обратном пути с тренировки, я решил дождаться, пока у них в квартире окна не погаснут, чтобы про себя пожелать ей спокойной ночи. Ждал допоздна, а дело было зимой, мело страшно, а я еще и после душа… Короче, схватил ангину, неделю прожил на антибиотиках — тридцать девять и девять по Цельсию… Расскажу ей об этом. Обо всем расскажу. Пусть не думает, будто я ее разыгрываю. И еще расскажу, как я в последние ночи совсем не могу спать: верчусь как в лихорадке — однажды на полу проснулся… И надо что-то придумать, чтобы не было этого ночного говорения, а то проговорюсь нечаянно нашим — будут потом дразнить… Эх, телефон — облегчение жизни!.. Много чего я собираюсь ей сказать, и еще останется… За один раз всего не выговоришь… И главное: договорюсь о встрече, а то в школе неудобно — все уставятся… Ясно, она из-за этого звонит, а математика ни при чем…

Дзинь!

Кидаюсь, как по удару гонга, — сердце напряжено, ног под собой не чувствую. Отпиваю молока, обжигаюсь, мчусь к телефону.

Дзинь-дзинь!

Хватаю трубку:

— А-ал-ло! — Кажется, я уже заикаюсь.

— Коки, готов?

Ангел. Каждое утро у нас с ним мини-кросс. Лучший мой друг, и весовая категория у нас одна.

— Слушай, Ангел, что-то я сегодня не того. Давай без меня.

— Заболел, что ли?

— Да нет… просто…

— О’кей! И мы бывали молодыми…

— Брось!..

— Ладно, ладно. Чао.

Швыряю трубку. Представляю себе самое худшее: оба мы влюблены в Светлу, только он не признается. Чувствует, что я ей нравлюсь и держится по-джентльменски. На его месте и я бы так держался, впрочем… Стараюсь не говорить о ней ни с кем, а как нарочно, все только ее имя на языке… С Магдой вот совсем другое — чем больше она за нами таскается, тем меньше мы на нее обращаем внимания. Она — гимнастка, тоже из «Спартака». Бобби, последний ее приятель, осенью в армию ушел, так она теперь за нами бегает, то есть в общем-то за мной. По целым вечерам торчит на наших тренировках, а кончается все тем, что мы с Ангелом вылезаем из маленького окошка в душевой, потому что эта дурочка воображает, будто мы обязаны провожать ее до дома…

Дзинь!

— Алло!

— Коки, лапочка, ты позавтракал?

— Да, мамуля. Все съел: и масло, и конфитюр, и молоко. И умылся к тому же…

Грохаю трубку. И сто лет мне стукнет, а она все — «лапочка» да «лапочка», «лапочка, ты позавтракал?», «лапочка, ты пообедал?», «умылся?», «переоделся?», «лапочка» — это, «лапочка» — то, «лапочка» — не знаю что…

Дзинь-дзинь!

Ну, теперь-то уж точно — Светла! Все остальные отзвонили. Коки, возьми себя в руки! Ринг свободен для первого раунда! Проглоти слюну, чтобы не выдать себя внезапно осипшим голосом. Оближи пересохшие губы. Так. Дзи-и-инь! Вперед!