Но среди военных агентов России очень редко появлялись "Чернышевы", которые на свой страх и риск, а в большинстве случаев, особенно в первое время, и на свои собственные средства, взялись бы создавать агентурную сеть. Почти до самого начала русско-японской войны Россия не поручала своим официальным военным агентам сбора сведений тайным образом, а если бы даже такое требование и было предъявлено, то навряд ли из этого вышло что-либо положительное. Объясняется это подбором людей, назначавшихся на должности военных агентов России заграницей исключительно на среды аристократов и придворных, служивших в гвардии. В военные агенты в то время можно было попасть лишь по высокой и солидной протекции. Одни фамилии военных агентов России в конце девяностых годов весьма красноречиво говорят об этом. Вот для примера несколько из них:

Флигель-адъютант полковник князь Витгенштейн — в Париже; генерал-майор барон Торнау — в Вене; генерал адъютант Адельберг 3-й — в Берлине и т. д.

Понятно, что аристократом этого сорта было не до разведки, к ней они способны не были. Они умели блестяще вести себя в блестящем обществе, ухаживать за дамами, выпивать, танцевать на великосветских и придворных балах и, самое большее, — купить и выслать в военное ведомство один-другой вышедший из печати литературный труд об армии той страны, в которой они находились. Эти офицеры являлись сливками русского офицерского корпуса не по своим знаниям военного дела и способностям к сбору нужных сведений и к изучению армий соседей, а по своему социальному положению. Поэтому даже самые лучшие из них не могли дать ничего ценного своему главному штабу об иностранных армиях.

По словам офицера Ген. штаба полковника М. Грулева [7] , лишь в 1908 г. впервые было введено обязательное командирование капитанов гвардии в офицерскую стрелковую школу. До того времени "для офицеров гвардии наука и знания считались предметами совершенно излишними".

Чтобы выйти из такого нелепого положения, когда в определенную страну назначался свыше военный агент, способный описывать только внешний лоск — парады, балы и т. п., т. е. быть не работником, а только представителем своей армии, к некоторым из них в более крупных странах пытались придавать по одному — по два молодых офицера, но тоже обязательно из гвардейских полков. Обычно они рано или поздно заражались настроениями своих шефов и шли по их стопам.

Поэтому не удивительно, если Россия накануне русско-японской войны имела военным агентам в Японии протеже военного министра Куропаткина, полковника Ванновского, который не стеснялся утверждать, что "при всяком значительном усилии японских солдат, у них делается болезнь — опухоль языка [8] ".

Характерно, что даже по возвращении в Россию Ванновский считал возможным писать в своем докладе, что "японская армия далеко еще не вышла из состояния внутреннего неустройства, которое неизбежно должна переживать всякая армия, организованная на совершенно чуждых ее народной культуре основаниях, усвоенных с чисто японской слепой аккуратностью и почти исключительно по форме, а отнюдь не по существу, как, впрочем, это замечается и во всех прочих отраслях современной японской жизни. Вот почему, если, с одной стороны, японская армия уже давно не азиатская орда, а аккуратно, педантично организованное по европейскому шаблону более или менее хорошо вооруженное войско, то с другой — это вовсе не настоящая европейская армия, создавшаяся исторически, согласно выработанным собственной культурой принципам.

Пройдут десятки, может быть сотни лет, пока японская армия усвоит себе нравственные основания, на которых зиждется устройство всякого европейского войска, и ей станет по плечу тягаться на равных основаниях хотя бы с одной из самых слабых европейских держав. И это, конечно, в том случае, если страна выдержит тот внутренний разлад, который происходит от слишком быстрого наплыва чуждых ее культуре исторической жизни идей"…

Эта оценка японской армии, видимо, весьма понравилась Куропаткину и он на этом докладе Ванновского написал: "Читал. Увлечений наших бывших военных агентов японской армией уже нет. Взгляд трезвый [9] ".

Еще более "суровый и уничтожающий" отзыв о японской армии дал ген. Иванов — начальник штаба 1-го Сибирского корпуса, присутствовавший в 1901 году на маневрах японской армии.

По словам того же Поливанова (см. выше), дело в конце концов дошло до того, что помимо Ванновского, для обследования японской армии был командирован полковник Ген. штаба Адабаш. Но он, однако, ограничился лишь тем, что вошел в контакт с французским военным агентом и пользовался исключительно его сведениями.

Весьма характерный пример того, какие требования предъявлялись офицерам, командировавшимся за границу, передаёт А. В. Богданович [10] :

"… Тобизен говорил, что когда царь решил послать эскадру во Францию, он приказал дать себе список контр-адмиралов, которые хорошо говорят по-французски и которые хуже. Список говорящих похуже царь снова вернул, чтобы написано было, кто говорят по-французски хуже всех. Оказалось — Авелан. Он и был послан, чтобы меньше там болтал"…

Понятно, что при таком подборе лиц для разведывательной работы за рубежом от них нельзя было ожидать ничего путного.

С другой стороны, большим тормозом являлись также постоянные столкновения военных агентов с послами. Последние никак не могли помириться с полуавтономным положением военных агентов. В инструкции военным агентам [11] , утвержденной военным министром 16-го декабря 1880 года, взаимоотношения между военным агентом и послом определялись следующим образом:

"В официальных своих сношениях они (военные агенты. — К. 3.) должны строго следовать указаниям дипломатических наших представителей, к которым должны обращаться также в случае всяких недоразумений и до сведения коих обязаны доводить как общие результаты своей деятельности, так в особенности все данные, имеющие политический характер".

Но этого для министерства иностранных дел было мало. В 1900 г. оно подняло вопрос о полном и непосредственном подчинении военных агентов послам, мотивируя это требование тем, что послы в большинстве случае являются следующими в военных вопросах.