Шрифт:
— Тьфу! — сплюнул второй. — Что за тело может быть у бабы, которой за полвека?
— А если бы тебе предложили быть фаворитом у порфирородной, не смотрел бы на ее тело. Власть — ого, хотя бы раз в жизни попробовать ее! А то стережешь грязных рабов!
— Мы! Мы с тобой будем иметь молодых, стройных, с кожей мягкой и нежной, как шелк, пахнущей розой и лавандой!
Булгары же глотали мясо и мечтали о сочных арбузах, что прочищают желудок. Потом они пили за знакомых блудниц, которые, может быть, время от времени вспоминают их в веселом квартале на Медяной улице, куда они отправятся сразу же, как только получат деньги за весь этот неимоверно длинный путь в страну русов. И тут они запели, предварительно сильно грохнув в стену, где веселились рабы, отчего там все смолкло — однако же на недолгое время.
А потом стражники разошлись, осталось у сарая только двое.
— Теперь… время! — шепнул Бибо.
Он тихо подошел к двери и постучал.
— Чего тебе? — раздался голос стражника.
— У меня завелась медная монета — номисма, и, если ваша милость позволит, я истрачу ее на то, чтобы сделать лишний глоток вина за здоровье кагана. Но это после того, как за его здоровье выпьете вы.
— Откуда у него номисма? Может, бросил кто из румийцев? А может, украл? Ха-ха-ха! — засмеялся один из стражников, а второй пьяно приказал:
— Хорошо, приоткрой дверь, возьми у него монету. Но если он солгал, собака…
— Может, не надо? Откуда у него деньги? Украл? А вдруг хозяин завтра потребует их назад? — осмелился возразить второй, но первый стражник снова пьяно рассмеялся:
— Если сделает лишний шаг, сын блудницы, я проткну его насквозь! Иди!
Дверь приоткрылась. Стражник протянул руку в темноту, и в то же мгновение сильные руки Бибо схватили его за голову и втащили в сарай. Не успел он взмахнуть рукой, как гибко и по-звериному ловко схватил его руку Алекса и с размаху воткнул в мягкое, сытое тело стражника острый нож, отчего тот обмяк и тихо, без крика, повалился наземь.
Второй стражник, схватив копье, бросился к двери, но силы его забрало вино. Короткая борьба в темноте — и все смолкло.
— Всё! — тихо шепнул Бибо.
— Их возьмем? — Алекса едва заметно в темноте кивнул в сторону рабов.
— Нет! — отрезал Бибо. — Они пьяны, к тому же многие из них потеряли себя, свою волю, а безвольный человек — все равно что труп. Куда его положишь, там он будет и лежать. Не думай о них!
Алекса отрицательно крутнул головой, быстро на ощупь нашел на старом месте лучину, зажег ее. Красный робкий огонек осветил фигуры рабов, которые, захмелев, лежали вокруг кто как мог — раскинувшись, положив голову просто на грязный пол. Некоторые смотрели тусклыми глазами на друзей, видимо не понимая, что происходит вокруг.
— Вы теперь свободны! — негромко крикнул Алекса. Он подошел к одному из них, что был поближе. — Ты свободен, слышишь? Убегай!
Однако тот приподнялся и тут же опустил голову:
— Нет сил… Я не добегу. А потом — муки?.. О нет!.. Не искушай меня…
— Нет никакого желания. А жить можно и тут, — заговорил другой.
— Я пойду с вами! — раздался голос в темноте.
Приглядевшись, Алекса и Бибо увидели возле самой двери черную фигуру одного из гребцов, молчаливого, понурого Николая, что держался всегда особняком и редко заговаривал с другими гребцами. Они знали — Николай византиец, вырос в зажиточной семье, и даже дерзкий и хищный капитан никогда не бил его плеткой: было в нем что-то такое, что сдерживало гневную и безжалостную руку хозяина.
— Ты не пил? — удивился Алекса.
— Я знал все. — Николай отделился от стены и протянул руку, показывая. При слабом свете лучины блеснул кинжал. — Если бы вам не удалось самим справиться, я бы помог, — продолжал он. — Я с вами!
— Куда? — удивился Бибо, подозрительно глядя на высокого, с могучей бычьей шеей Николая. — В Царь-город?
— Нет! — коротко отрезал Николай. — Зачем? Я там жил и стал рабом. Там нет мне жизни и будущего, я пойду с вами. Пока. А там…
— Может, пойдешь один? — все еще подозрительно проговорил Бибо. — Ты ромей [46] . Можно ли вам доверять?
46
Ромей — так называли византийцев.
— А что он будет иметь с нас? — удивился Алекса. — Пусть идет. Втроем легче.
— Правда, быстрее отсюда! — сурово приказал Николай. — Там разбираться будете. А не хотите меня — ну что же, обойдусь и без вас. Но вам будет без меня труднее.
Они тихо дунули на лучину и неслышно растворились в темноте…
Но выйти к реке было не так-то просто. Прошло немного времени, и когда на унылое «Эгей!», которое регулярно доносилось с башни стражники не ответили, оттуда донесся топот тяжелых сапог. В Любече строго следили за порядком, и княжеский двор в нем считался образцовым, ибо недаром же отсюда, из Любеча, происходил сам дед великого Владимира Красное Солнышко, отец Добрыни и Малуши, Малк Любечанин! А потом поднялся бедлам — многочисленные смоляки осветили двор, туннель с двумя башнями у ворот, мост и мостовую башню. Но троица уже сидела в одной из огромных ям, предназначенных для хранения зерна. Яма находилась около одного из подземных ходов, ведущих к реке.
— Не успели! — прошептал Бибо, зарываясь в кучу мягкого, недавно собранного зерна.
— Тише! — прошипел Николай.
И правда — стражники добежали уже и до ям. Зорко оглядывали они каждую, даже бросили камень в одну из ям, уже заполненную на случай осады. Подошли и к той, где хранили зерно. Но неподалеку стоял стражник, смотрел преданными глазами на начальника стражников, и нельзя было поверить, что он задремал — может, только на одну минуту, как раз в ту, которая нужна была смельчакам, чтобы забраться в яму.