Василек впервые увидел внучку полоцкого воеводы в церкви. Молитвенно сложив руки, черноволосая, краснощекая девушка шептала вслед за епископом псалом Давида, но и в руках ее, и в быстрых глазах было нечто вольное, диковатое, и облик ее бросался в глаза, пробуждая совсем не молитвенные мысли. «Сатанинское нечто в ней», — глядя на пунцовые, как вишни, губы, подумал парень — и вышел из церкви, не видя вокруг света.

Однако родители, с большим уважением встретившие сватов от Криворога, приняли великий позор: Нелюба расхохоталась, услышав о замужестве. Она смеялась долго, мстительно, а выскочив назад, в свою светлицу, расплакалась так, что не могли ее успокоить ни няньки, ни кормилица, ни сама испуганная мать.

С того времени она начала исчезать из дому. Приходила через несколько дней, вся в грязной, запачканной рубашке, с содранными ногтями, выходила к столу и жадно ела, не обращая внимания на упреки семьи. Отец попробовал побить ее и замкнуть в клеть — изогнулась, вылезла через окно, и не было ее аж две седмицы [20] , так что мать с нянькой тайно от хозяина спустили в Полоту свежий каравай хлеба и на нем две зажженные свечи, — если втянул дочь водяной, пусть будет ей, речнице, легко! Однако она пришла — и тут взялся за отступницу дед. Ирвидуб повел ее к княгине, и молодая девушка, на зависть всем боярским семьям, стала жить в княжеском дворе. Но прошел месяц — и беглянка снова не удержалась.

— Убить ее, что ли? — жаловался Ирвидуб. — Аль она виновна, аль злая доля ее такая? Помнишь, господин, в какой день родилась?

Брачислав помнил — в тот самый день, когда судили волхвов, и событие это таинственно связывалось с жизнью внучки Ирвидуба. Он подбодрил старика:

— Даруй только Перун удачу, и помолись завтра в церкви, чтобы не было за эти дни дождя!

Ирвидуб удивленно посмотрел на князя; в его глазах засветилась надежда и вместе с тем — боязнь. Он медленно вышел из-за стола, поклонился и исчез в двери. Князь, забрав лучину, отправился к себе. Отрок двинулся было за ним, однако князь повел бровью, и тот испуганно отступил.

Пройдя сени, Брачислав услышал голос. Он остановился: говорила кормилица Нежата. Она, видимо, только что уложила спать его дочерей и рассказывала им о чем-то. Всеслав неслышно подошел к двери. Голос Нежаты, тихий, глубокий, дремотно растекался по опочивальне:

— Днепр-то брат нашей Двине. И еще одна сестра есть у него — Волгой прозывается. Сироты они втроем были, ходили-ходили по земле и все искали, где бы можно было разлиться великими реками. Что вы думаете? Нашли!.. Нашли и ночевать легли в болотах. Сестрицы были хитрее брата: как Днепро заснул, они тихонечко встали, заняли лучшие места и потекли себе. Встает утром брат, глянул вокруг — как бросится вдогонку! Злился-злился, курочил берега, а потом успокоился, дошел себе до моря. Правда, зато много у него омутов да истоков.

— А сестрицы? — подала сонный голос одна из княжен.

— А сестрицы разбежались в разные стороны, спасаясь от погони, и больше уже не встречаются, — ответила Нежата и хотела вскочить, увидев в дверях Брачислава.

Он кивнул головой и, передав ей лучину, встал над широкой спальной лавою, где, уткнувшись в перины, засыпали его дочери. Они открыли глаза и, узнав отца, потянулись к нему. Брачислав обеими руками обхватил девчушек, вдохнул их теплый, душистый запах и улыбнулся своей неожиданной нежности.

— А мы давайте сделаем, чтобы брат и сестра встретились, — шутливо предложил он дочерям.

— Давайте! Давайте! — захлопала в ладоши младшая.

— А как, папочка?

Но Брачислав уже вернулся к своему всегдашнему состоянию обеспокоенности.

— Потом подумаем!

Тихо опустил дочерей, поцеловав их на прощание, и, забрав лучину, пошел, дальше.

Мысли его вернулись к Нелюбе, и он вспомнил, как удивила его в прошлом году одна находка. В верховьях Полоты, за полдня ходьбы от Полоцка, увидел однажды князь странные ямы, а подойдя, узнал в тех ямах краски, которыми рисуют иконы, — желтую охру, красноватую умбру. Это не удивило бы, если бы в маленьком детском следочке, отчетливо отпечатавшемся в глине, не увидел кусок золотого шнура. Тогда он долго думал, кто эта женщина, что была тут, вдали от людей, и почему она занималась таким неженским делом, однако, когда пришла к ним Нелюба, он как-то заметил у нее на руке желтоватое пятно, похожее на увиденную глину на берегу Полоты. И вот сегодня, слушая жену, он мгновенно связал в одно все эти разрозненные события.

— Завтра конь чтоб был, — буркнул он холопу, подскочившему, чтобы раздеть князя, и, бросившись на твердую свою лаву, мгновенно заснул.

Назавтра он приказал сыну:

— Возьмешь оруженосца — и вдвоем девушку чтоб привезли!

— Почему я, отец? — возразил семнадцатилетний Всеслав. — Не мое дело с сумасшедшими возиться!

— Учись властвовать! Учись, глядя в глаза людям, отгадывать их самые тайные мысли! Сам реши, что с ней делать, а я — посмотрю!

Молодой княжич позвал с собой Алексу и гридней. Алекса был недоволен.

— Пошто не княжескими делами занимаешься? — Он со злостью дергал коня, ибо в тот день надеялся вволю пострелять из лука.

Всеслав дал ему побурчать, потому что Алекса — единственный, кого он считал равным себе, а иногда ставил его и повыше себя, по-доброму завидуя воинскому его мастерству. Высокий, крепкий, сын кузнеца будто бы врастал в седло и казался Всеславу похожим на могучего кентавра, которого он видел в книгах, правда, кентавра молодого и красивого. Длинные русые волосы пушились у Алексы на плечах, темные брови были густыми и придавали ему вид хмурый и дерзкий.