— Подойди и сядь на него.

— Что?

Он ничего не мог с собой поделать. Его животный инстинкт взял вверх над ним. Он схватил ее за руку и притянул к себе. Потом грубо, чему даже сам удивился, плюнул себе на руку и растер слюну по члену. Форестер потянул ее вниз, чтобы она села на него. Эль опустилась на него, словно ее тело было создано исключительно для выполнения этой задачи. Он толкнулся вверх в нее, она застонала и выгнула спину. Он схватил ее за бедра и снова дернулся вверх, толкаясь в нее вновь и вновь. Он вонзился в нее так сильно, что она едва не слетела с него. Ей пришлось вернуть его в себя, и вцепиться в его бедра, чтобы удержаться. Он толкался вверх все более и более мощно, словно бык на родео. Прошло немного времени, прежде чем они оба застонали, задыхаясь от удовольствия. А затем, так же быстро как начали, они оба кончили.

Форестер достиг кульминации бурно, удовольствие и извержение семени переполнили его, выливаясь в восхитительную, прелестную киску Эль.

— Я люблю тебя, Эль, — сказал он.

Она посмотрела ему в глаза, и он точно мог сказать, что его слова застали ее врасплох.

— Да, я люблю тебя. Я люблю тебя всем сердцем. Люблю тебя за то, кто ты есть.

— А кто я? — спросила она.

Она все еще сидела на нем, словно верхом на лошади, и он посмотрел на ее груди, ее красивое лицо, ее светящиеся волосы.

— Я кое-что увидел в твоем дневнике, — сказал он. — Я не читал его, но он был открыт на странице, где говорилось, что «Пусть лучше ненавидят за то, кто ты есть, чем любят за то, кем ты не являешься».

— Я написала это, чтобы напоминать самой себе, — заметила Эль.

— Ладно, я хочу, чтобы ты поняла, я знаю, что ты собой представляешь, и именно поэтому тебя люблю. Я люблю тебя за то, кто ты есть.

— Ты знаешь всю историю? — спросила она.

— Я слышал ее всю, Эль. Грис рассказал мне ее.

— Я беспокоилась, что это могло заставить тебя плохо думать обо мне. Или вообще не думать.

— Никогда, — сказал Форестер, качая головой.

— Я подумала, это может заставить тебя дважды подумать, чтобы быть со мной.

Форестер рассмеялся.

— Ты знаешь столько же обо мне, сколько и я о тебе, — сказал он. — Ты знаешь, что мой отец позволил моей матери умереть. Она умерла во время моего рождения.

— Знаю, — произнесла она.

Форестер кивнул.

— В небольших городках, как этот, не так много секретов, не так ли?

— Нет.

— Я подозреваю, что ты также знаешь, что мой отец пытался убить меня однажды. Он запер меня в подвале с боевыми собаками.

— Питбули на твоих татуировках.

— Да.

— Я слышала.

— Если ты можешь любить меня за все то, какой я есть, то я чертовски уверен, что могу любить каждую клеточку твоего тела, Эль.

— Правда? — выдохнула она, и он схватил свои джинсы с пола у кровати.

В кармане находилось обручальное кольцо его матери. Он не думал о нем с того момента, как положил его туда. Он вытащил его наружу. Затем, с небольшим трудом из-за травмированных ребер, которые все еще ныли после страстных любовных утех, он вылез из постели и повернулся лицом к Эль. Форестер опустился на колено.

Эль сразу же начала плакать. Слезы катились из ее прекрасных глаз по щекам, и из-за этого Форестер едва удерживал себя от безумного желания покрыть ее лицо поцелуями и выпить эти слезы. Сейчас он знал точно, что готов умереть за эту женщину.

— Эль Баркли, — начал он.

Она заплакала сильнее. Он посмотрел на нее, и ему в голову снова пришла мысль, что она, возможно, уже носит его ребенка. Форестер взглянул ей в лицо, потом перевел взгляд на ее роскошную грудь и местечко между ее ног, где, как он помнил, достиг кульминации.

— Эль Баркли, окажи мне честь стать моей женой.

ЭЛЬ НЕ МОГЛА ГОВОРИТЬ. Она не могла произнести ни звука. Она только кивнула головой и заплакала, между всхлипами пытаясь подобрать слова.

— Да, — всхлипнула она, — Да, конечно. Ничто не сделает меня более счастливой в целом мире.

После этих слов Форестер наклонился и поднял ее с кровати.

— Твои ребра, — вскрикнула она. — Ты их ранишь.

— Мы не были же больно осторожны с этими ребрами сегодня, так ведь? — спросил он. — Не были.

Форестер отнес ее в кресло, стоявшее у огня, и усадил в него. На ней была розовая ночнушка, которую он посчитал невероятно сексуальной. Он поцеловал ее, а затем надел обручальное кольцо его матери на ее палец.