Философ невольно отступил и чуть не опрокинул светоч. Оставшийся в руке папирус загорелся.

– Кто ты, Таисий Килиос? – спросил он сдавленным голосом, словно на его шею опять набросили петлю.

– Эфор, надзирающий за тайнами Эллады.

– Почему я никогда не слышал о тебе? Ни Платон, ни Бион ни разу не произнесли твоего имени…

– И ты никогда не произнесешь. Но всегда будешь помнить.

– Мои учителя? Они служили тебе?

– Они служили идее. И должен отметить, весьма прилежно исполняли мою волю. Иначе бы я не говорил сейчас с тобой.

– Я считал, весь мой путь – это череда случайностей, игра судьбы и обстоятельств… А ты уже знал, что произойдет со мной?

На лице эфора вызрела каменная улыбка.

– Как вы одинаковы. Становится скучно… Я даже знал, что ты напишешь вот это, – он потряс пергаментными списками книг. – Дабы удивить просвещенный мир тайной изготовления пергамента… Кстати, в твоем возрасте Платон уже писал об этом. И, как ты, яростно поклялся никогда не использовать кожу, заменив ее листами папируса. Его юное сердце было возмущено, и я помню горячечные вопросы, полные пафоса...

И бросил сочинения себе под ноги.

Разум философа отказывался воспринимать то, чему внимало ухо.

– Платон знал секрет изготовления пергамента?

– Это было известно и Биону… И оба они отправили свои первые, не зрелые еще, трактаты в огонь. Сделай это и ты.

Арис склонился и поднял книги.

– Неужели невозможно заменить пергамент папирусом? – безнадежно спросил он.

– Вполне возможно. И не только папирусом. К примеру, высекать вечные истины на камне, отливать в бронзе, начертать их на золотых пластинах, как ты предлагал. Или, уподобясь варварам, писать золотом и рунами… Но переживут ли эти материалы вечность? Не захочется ли кому-нибудь разбить каменные плиты, дабы построить жилище, бронзу перековать в мечи, из золота начеканить монет?.. К тому же эти мертвые материалы способны погубить, извратить истины. Они в тот час утратят сакральный, магический смысл, который рождается только на коже. Смысл, который станет вызывать благоговение и веру, лишь умножая ее сообразно векам и тысячелетиям. Сакрален сам человеческий покров, и ты был свидетель тому… Но это уже тайна материй, которую я не вправе разглашать.

– Но могут вновь нагрянуть варвары!..

– Ты их остановишь.

– Я?!.

– А для чего Бион научил тебя видеть? Ты ведь исполнил уроки зрелости?

Уподобившись варвару, философ растрепал листы книги и поднес к огню. Дешевый овечий пергамент, насыщенный жиром и от того жаждущий пламени, вспыхнул, в тот час испустив зловоние.

Арис же помнил еще сладковатый, кружащий голову запах, исходящий от погребального костра на агоре Ольбии…

– У царя Македонии двенадцать лет тому родился отпрыск, – молвил эфор, взирая на огонь. – От жены Мирталы, которую он ныне прозывает Олимпией. Имя ему – Александр. Природа отрока божественна, по крайней мере, так говорит молва… Доподлинно известно, рожден он от скопца неким чудесным образом. Отец твой, Никомах, тому свидетель. Он ведь и ныне служит Филиппу придворным лекарем?

– Да, надзиратель, – насторожился Арис, вновь ожидая чего-нибудь дурного. – Отец мой служит Македонскому Льву…

– И ты ему послужишь, – Таисий Килиос подал свиток. – Царь шлет тебе письмо, как говорят у варваров, бьет челом. И просит тебя, философ, вскормить своего наследника, наставив на путь стихии мысли. Царевич норовлив и неприступен, ибо подвластен стихиям естества, всецело привержен варварским обычаям и воле матери. Боготворит ее настолько, что склонен к инцесту. И это было бы приемлемо, чтобы вселить величие через кровосмешение. Я бы давно подтолкнул отрока в объятия матери… Но совокупление еще более свяжет их, уже связанных незримой пуповиной. Тебе предстоит отсечь ее и вывести Александра из плена этой страсти. Довольно будет, если убьет отца… Однако исторгать эту страсть к матери не следует. Тебе придется перевоплотить ее в дух воинский. Ты же преуспел в искусстве перевоплощений качеств? Поезжай ко двору Филиппа и вскорми отрока послушным твоей воле…

– Уволь, эфор! – взмолился Арис. – Сей царь разрушил и пожег мой родной Стагир!

– Он восстановит город.

– Я суть философ – не воспитатель отроков! Далек от придворных страстей, интриг и прочих непотребных дел. Я мыслитель!

Таисий Килиос взглянул так, что огонь затрепетал и выстелился, будто от порыва ветра.

– Ты помнишь, Бион наставлял: управлять государствами должно философам?

– Я это помню…

– Твой час настал!

Арис был смущен и растерян:

– Мне никогда не приходилось вторгаться в отношения царских семей… Я не родовспоможенец, чтобы рвать пуповины…

– Я научу тебя, – на сей раз благосклонно промолвил эфор. – Взойди на мой корабль… Дабы разорвать связь отрока с матерью, прельстишь своей женой, Пифией. Как говорят в Великой Скуфи, клин клином вышибают. Она многоопытна и искусна в обольщении. Пусть отрок вкусит сладость ее чар и тела. А ты, философ, воспримешь это философски…