Впрочем, если очистить текст от всех литературных излишеств, то твердый осадок будет весьма и весьма невелик. Сюжет просчитывается буквально с первых строк, в середине становятся скучно, а в конце думаешь, позевывая: «Стоило ли огород городить?». Некоторые, чисто формальные, признаки позволяют кое-кому относить «Кысь» к фантастической литературе. Я, честно говоря, против такого попустительства, когда все, с чем не хотят справляться критические жернова, сразу причисляется к фантастике, как к литературе заведомо второго сорта.

«Жизнь после Взрыва» — лишь необходимая для Толстой оговорка, чтобы описать тот концептуальный гомеостазис, буквально бесконечный тупик, который, по ее мнению, охватывает прошлое, настоящее и будущее российской истории. Не мне, из своего израильского далека, судить ее американское. Россия в предлагаемой реальности есть величина неизменная и непознаваемая, ее можно лишь принимать как некую данность, вещь в себе, существующую, по преимуществу, для оправдания авторской идеи. Все в ней вечно — ожесточенно-бессмысленные споры «западников» и «славянофилов», мышиная суета цепляющейся за воспоминания о недостоверном былом интеллигенции, дикий быт опекаемых «низов», власть ради власти и звериное стяжательство — с непременным интеллектуальным взломом — «верхов».

Еще одна существенная подробность — в реальности навязанного автором «мира после взрыва» литература существует только в качестве некоего окаменевшего экспоната. То есть Рим стоит, но римлян, т. е. творцов, более нет. Правда, и без них жизнь продолжается вполне нормально. А если сильно припечет, то можно затеять вечную, во всяком случае, для Толстой, дискуссию с бессловесным Пушкиным. Что, мол, брат Пушкин? Молчишь? А ведь мы теперь с тобою наравне, разве не так?… Раз диалог на равных здесь по определению невозможен, то Пушкина — благо безответен — живенько стаскивают на свой собственный уровень.

Но что ты ни делай, а не дает Пушкин ответа, как когда-то тройка-Русь. Не хочет колоться, и все тут! Сдается мне, что Пушкин на все эти спиритические сеансы не отзовется и не выйдет. Он сам знает, к кому и когда являться. А чем хороша современность — за неимением благословения покойного классика вполне сойдет проплаченный критик…

В статье, написанной в начале года, я уже касался феномена псевдо-голландско-китайского «гуманиста» Хольма ван Зайчика. В прошедшей вслед за этим дискуссии мои оппоненты окончательно и не без определенного изящества избавились от остатков чувства собственного достоинства и наглядно продемонстрировали, что начинка квази-Зайчика далеко не вегетарианская.

Два романа, последовавших за «Жадным варваром» — «Дело о незалежных дервишах» и «Дело о полку Игореве» — продолжили намеченную линию. Даже если согласиться со страстным консультантом В. Рыбаковым в том, что первый роман цикла носит юмористическо-пародийный характер (видимо, как и последний роман самого Рыбакова «На чужом пиру»), то второй и третий относятся, скорее, к разряду пасквилей, причем такого рода, за которые, не раздумывая, бьют канделябрами по мордасам. Чтобы у пашквилянта не было и тени надежды на сатисфакцию.

Рецепт написания нисколько не изменился — все те же сусально-картонные персонажи, как будто взятые напрокат из второсортного латиноамериканского сериала. Автор рвет надрывно-голубиные стр-расти в клочья, отчего они не становятся более достоверными. Не знаю, как с ненаписанными книгами Лунь-юй и Танским кодексом, но с русской классикой ван Зайчик знаком настолько поверхностно, что придумывает даже психологию героев. Он, видимо, надеется, что если потчевать куклу-марионетку пивом с мань-тоу, то она всенепременно станет человеком. М-да, боюсь, что на Пигмалиона видный гуманист не тянет. Так просто, мелкий пакостник, фантазии хватает ровно настолько, чтобы сначала придумать себе глупого, жадного, косноязычного врага, а потом одолеть его в якобы смертельной схватке.

Несколько отвлекаясь от темы, замечу, что существует определенная группа населения, предпочитающая живым женщинам резиновых. Не могу не согласиться, что иметь дело с надувными — намного проще. Посудите сами: практически никаких расходов и идеальный характер. А то, что по дому ничего не делают — ну что ж, у каждого свои недостатки… Поэтому, кое-кто устав от реалий, придумывает надувную страну, заселяет ее резиновыми персонажами и посвящает их существование борьбе хорошего с еще лучшим. Аналогичный, кстати, опыт поставили в свое время большевики, если кто запамятовал и всерьез собрался переселяться на ордусские молочные реки в кисельных берегах. При этом создатель несообразных кадавров твердо уверен, что попутно чему-то служит.

Сюжетные ходы надуманны и слабы: так, сепаратизм незалежных дервишей объясняется личной корыстью одного из инсургентов и глупостью других. Поэтому и прекратить его можно коротким прочувствованным спичем по телевидению… Идейные оппоненты героев романа — зашоренные и закомплексованные дон-кихоты, сражающиеся с выдуманными ветряными мельницами. Интимная, с позволения сказать, линия кажется просто списанной у классиков советского производственного романа или фильма 50-60-х годов. Не бойцы человекоохранных органов, а просто «облако в штанах». Более внятному анализу тексты практически не поддаются, разве только с психиатрической точки зрения — как проявление маниакально-депрессивного бреда.