Фуск зажал ей рот. Вовремя. За спинами гвардейцев нарастал ропот.

– Ты лжешь, Иза. Тебе приказали. Тебе приказал наместник.

Гуго смотрел, как извивается в руках Фуска женщина, которой он еще недавно полностью доверял. Внутри звенела пустота. Он в очередной раз оказался в позорном положении мужчины, которого использовала женщина.

– Фуск, пусть она скажет, кто ее пособники.

Фуск убрал руку с лица Изы. У той из глаз лились слезы. Губы двигались, но слов он не слышал.

– Громче!

– Я люблю тебя. Все только из-за тебя. Я люблю...

– Уведи... в овраг!

– Нет!!!
– Иза рванулась из рук гвардейца.
– Гуго, ты ее все равно никогда больше не увидишь! Ермий отдал ее солдатам. К утру от нее ничего не останется. От нее уже сейчас ничего не осталось. Твоя королева...

Крики оборвались.

За вторым рядом костров начинался тот самый чудовищный овраг, в извивах и карманах которого можно было спрятать целую армию, если бы не болотная гниль. Туда сваливали всяческий мусор.

Гудение ночи вместо молчания, свет, вместо тьмы. Смерть вместо жизни. Мир вставший с ног на голову. В чем провинилась его Тейт?

Сегодня он отправит своих людей спать, а завтра на рассвете уничтожит своего врага. Наместник Солнцеликого не знает на что способны браконьеры во главе с бывшим наемником.

– Катан!

– Они не спят. Вдоль всей линии по ту сторону поля горят костры. Они ждут, что ты сорвешься и пойдешь в атаку сейчас.

– Знаю. Всем отдыхать. Выступаем на рассвете.

Гуго велел принести в шатер сына походную кровать и прилег прямо тут. Чтобы слышать дыхание. Оно поддерживало слабую надежду. На что? Просто поддерживало. Тейт жива. Судьба не имеет права отнять ее.

Отчаяние сдавило горло. Стало трудно дышать. Король дотянулся до кружки и выплеснул воду себе в лицо. Следовало оставаться королем.

* * *

На нее за ночь вылили наверное бочку воды. Тело плохо слушалось. Кожу покрывали мурашки. Трясло. А еще не удавалось глубоко вдохнуть. Тейт казалось, если она наберет побольше воздуха, а потом выдохнет, вся накопившаяся боль вылетит и унесется далеко, далеко.

Какая-то женщина напялила на нее грубую рубашку, едва прикрывающую колени. Тряпка прилипла к телу. Она почти не согревала. Та же женщина попыталась поднять Тейт. Не получилось, она кликнула солдат. Они не церемонились -- выволокли из палатки, дотащили до деревянной колоды и там бросили. Она, мелко перебирая руками и ногами, подтянула свое непослушное тело и присела на край.

Оказывается утро может быть не только розовым. Оно может быть абсолютно серым. Ах, еще оно может быть молочно белым, когда в тумане слышны приглушенные голоса, звон упряжи, когда рядом светится костер, обещая тепло. Такое утро когда-то случилось. Давно. В другой жизни. Счастье огромное и чистое. Наверное то была сказка. А теперь -- просто жизнь.

Темно серый воздух, серое небо, чуть светлее земли и абсолютно серые плоские, как призраки люди.

Призраки? Тейт их совершенно не боялась. Она вообще перестала бояться. Еще ночью. Ей осталось всего только принять неизбежность. Хорошо бы хватило сил встретить его стоя. Она все же принцесса Белых единорогов. Ах. Еще королева Синих орлов -- тоже. Жаль ее король больше не подхватит ее на руки, не пронесет через молочный туман к костру. Тепла в ее жизни больше не будет.

Гуго не виноват. Ее побег с капитаном гвардейцев выглядел безобразно. Ни один мужчина, будь он король или простой крестьянин не простил бы. Тем более Реар.

Пусть. Как жаль, что ей так и не удалось увидеть сына.

Ермий появился из мглы, будто отделился от студенистой массы. Бледное лицо освещал скудный факел. Вообще света осталось мало. В мутной серости сновали тени. Ермий жестом послал солдат к Тейт. Ее сдернули с колоды и оставили стоять перед наместником.

Он смотрел ей в глаза и чем дальше, тем сильнее дергал плечом. А Тейт просто молчала. Не пристало принцессе Белых единорогов говорить с выродком. Хоть и императорским. Она не станет. А заставить он ее не сможет. Слишком мало у нее осталось времени. Слишком мало у него осталось возможностей.

– Твой сын мертв, - наконец выдавил бастард.

Он лгал. Для чего тогда войско готовится к бою? Погибни Сигурд, они бы спешно уходили.

– Ты, бесчувственная сука! Гоните ее на поле. Если начнет упираться, гоните кнутами. Никто пока не видел, как понужают плетью единорога!

Брань -- монета нищего.

Она спотыкалась. Ступни мерзли на холодной земле. Пальцы цеплялись за траву и корни. Она несколько раз падала. Вставала, шла дальше. Край неба начал наливаться хилым светом. Но солнце не торопилось, будто не хотело видеть, как самку белого единорога гонят на убой!