Солдат поднес ладонь правой руки к своему носу и начал быстро тыльной стороной ладони тереть нос туда-сюда.

– Бульба, поговоришь с человеком?
– спросил его командир.

– Стакан нальете?

– Налью.

– Конечно, поговорю, - солдат убрал ладонь от носа и, вроде, улыбнулся. Или сделал выражение лица похожим на улыбку.

В этот момент я зачем-то уставился на дверь оружейной комнаты. Она мне напоминала дверь в чулан, но на ней была табличка "Оружейная комната".

– Хотите посмотреть?, - заметил командир направление моего взгляда.

– Если можно.

– Дежурный, открыть оружейную комнату!, - негромко скомандовал командир.

Появился паренек с ключами, чуланная дверь открылась. Ряды автоматов, бумажки с фамилиями на полке под каждым прикладом. Что я понимаю в организации и порядке военного режима жизни? Ничего. Зачем осматриваю "оружейку"? Не знаю, лучше бы с Бульбой пообщался, спросил бы его, зачем он так неистово тер нос?

Меня садят за стол, напротив садится Бульба. В комнатке вокруг нас собираются другие солдаты.

– Тебе красного или белого?, - спрашивает моего предполагаемого собеседника командир.

– Белый - надоел, давай красного, - отвечает Бульба. Ребята начинают улыбаться. Я чувствую какой-то подвох в игре слов белое и Белый. Вижу, ему наливают в стакан кипяток, кладут ложку кофе. Он гремит по стакану ложкой так же быстро, как нос чесал, потом делает глоток.

– Ну, как пошло?, - смеются все вокруг меня вопросу командира.

Бульба молчит. Я не знал, что он завязал с алкоголем после "вечеринки" под Новый год, а ребята по этой теме над ним постоянно прикалываются. Я тоже молчу. Образовалась пауза, когда никто не спешит нарушить молчание.

– Хорошо поговорили, в следующий раз еще поговорим, - Бульба встал и ушел. Ротный на это не обратил никакого внимания. Рассказал, как организовал с нуля роту, как обустроил быт своим солдатам. О том, что самое главное - внимание к многим мелочам, которые делают жизнь "большой толпы мужиков" вблизи передовой более-менее обустроенной и комфортной.

И потом добавил: "Бульба вас на улице ждет". Я вышел и сделал снимок. А уж потом мы говорили в штабе, домике, что раньше занимал "Правый сектор".

– Я из Гомельской области, меня там хорошо знают, особенно в КГБ.

– Комитет госбезопасности Белоруссии?

– Да. Проверяли, искали, сюда даже дозванивались, узнавали, приду ли я по повестке.

– Как, "по повестке"?

– Ну, да. Дело возбудили по статье о наемничестве, я ответил, приезжайте сюда сами. Но сейчас, похоже, ветер у них там в головах переменился, сообщили, что дело закрыто.

– Вы - военный?

– Я токарем работал, машиностроительный техникум в юности закончил. Но навыки кой-какие военные есть. Русские мне не чужие. Вижу, русских хуя...т, решил, что буду тут полезен. В июне 2014 года приехал в штаб объединенного командования, я изначально шел официальным путем, меня совершенно не устраивало попасть в банду Бэтмена, например. Я узнал, что и как, связи кой-какие были, семье сказал, чтобы не волновались, и попал в Луганск, в саперную роту батальона "Заря". Потом предложили перейти в спецназ Мангуста. Жили мы отдельно, бросали нас туда, куда остальные боялись. Мы были первыми, в том числе и по залетам.

– Залетам?

– То, о чем я не имею права говорить, я говорить не буду.

– Понятно. А кто вами командовал?

– Плавно переходим от 2014-го года к 2016-му.

– Плавно переходим, но почему такая секретность?

– Скажу так, Павел Александрович Дремов - отличный командир, легенда Новороссии. Но когда я увидел, во что превратился Луганск, сказал себе - я не желаю им служить. Это мои личные впечатления.

– Можете хоть как-то конкретизировать?

– Что знает солдат? Сто метров поля перед прицелом и пятьдесят метров до столовой. Дальше не ко мне вопросы.

– Наступило перемирие, но вы не стали возвращаться в Белоруссию. Почему?

– Я вернусь, если не убьют, и даже отсижу в тюрьме срок, если опять ветер переменится, и дело возбудят по-новой. Я хочу жить на родине, но после 45 лет.

– Сейчас вам сколько?

– 40.

– Впереди пять лет опасной службы...

– И армейского дрочилова, которое всё больше похоже на бесцельное проведение времени. Для чего меня начали заставлять по шесть часов на жаре заниматься строевой подготовкой? Они хотят проверить мою стойкость, дух и волю? Пусть у новобранцев проверяют, это им полезно, это надо, чтобы увидеть, кто что из себя представляет. Меня зачем?

– Здесь, у передовой, есть строевая подготовка?

– Здесь - работа. Когда надо, ставим, когда надо, снимаем.

– Тоже безоговорочно верите приметам?

– Я в них вообще не верю. Я доверяю только знаниям и точному расчету. Если бы я, когда работал токарем, доверял приметам, эзотерике и Блаватской, я бы ни одной детали выточить не смог. Я верю штангенциркулю и знаниям.

– А как же "во многом знании много печали"?

– Ни в коем случае. Знаний много не бывает. Мозг поддается тренировке, тренировке не поддается только то, что висит между ног.