– Да тише вы! Угомонитесь.

Когда же они подъехали к железнодорожному вокзалу, длинному двухэтажному зданию, и Витя закричал: «Смотри, Женька, вот это дом!» – а Женя, с любопытством рассматривавший притиснутые друг к другу привокзальные ларьки, пробасил: «Ого, сельпов сколько!» – Мария не сдержалась:

– Ну что горланите? Люди скажут: откуда такие дикари?

– Не обижай детей, Маня, – попрекнул жену Андрей. – Чего тут стыдиться? Что на витрину с удивлением смотрят? Разве это беда? – Помолчал немного и добавил решительно: – Вот что… На базар свожу я вас. Такого базара как здесь, в Средней Азии, вы нигде не увидите, – улыбнулся Марии и спросил: – Ты тоже, наверное, не была?

– Нет.

Еще тогда, когда она добралась до города со странным названием Ош (в русском переводе равнозначно нашему «тпру», который произносит возница, чтобы остановить лошадь), ей предлагали погостить в нем несколько дней, но она отказалась. Спешила, памятуя наказ: молодежь советского Востока ждет вашей помощи. Ждет незамедлительно! Дорог каждый день в борьбе с предрассудками прошлого, которые продолжают культивировать враги трудового народа. Тогда она считала, что тратить время попусту – большой грех. Теперь же предложение Андрея приняла охотно, только предупредила детей:

– Если будете шуметь, вернемся сразу. Смотрите и запоминайте. Что станет непонятным, потом на досуге разберемся.

– Хорошо, мамочка. Не будем, – заверил Витя.

Дети и в самом деле изо всех сил старались выполнять обещание, но чем ближе подходили они к базару, тем больше и больше интересного попадалось на глаза. Удивленно и восторженно смотрели они на неторопливо шагавших мужчин, похожих в полосатых халатах на зебр, на головах которых чудом держатся огромные плетеные тарелки с виноградом, лепешками, грушами, урюком. Ребята жалели маленьких осликов, торопливо семенивших ножками под тяжестью большущих тюков и мешков. С интересом разглядывали арбы с огромными скрипучими колесами и возниц, которые сидели не на арбах, а на лошадях и беспрерывно помахивали короткими плетками. Удары плеток чаще всего приходились не по лошади, а по оглобле, и это смешило ребят, но они сдерживались, лишь восторженно перешептываясь. А вот когда встретилось им какое-то непонятное существо, покрытое такой же, как у отца, плащ-палаткой, только шелковой и цветастой, а вместо лица была волосатая сетка, Витя не выдержал и спросил громко:

– Пап, вот это самая паранджа? Да?

– Витя, мы же договорились… Можно потише или оставить на потом? – недовольно сказала Мария.

Андрей же ответил:

– Да, Витек. Под ней женщина прячет лицо. Но мама права. Если что непонятно, тихонько спрашивайте. Ладно?

Дети согласно закивали, но тут же Женя, увидевший висевших на оглоблях одной из арб кур и петухов вниз головами, ткнул брата в бок и, показав пальцем в сторону арбы, воскликнул:

– Витя, вон куры как вверх головы тянут!

– Нет, просто невозможно с вами, дети! – возмутилась Мария, но Андрей вновь успокоил ее:

– Ну что, Маня, поделаешь? Дети же. То ли еще будет на самом базаре.

Вопреки ожиданиям, ни Виктор, ни Женя не закричали, когда, пройдя по узенькому мостику через мутный широкий арык, они вошли вместе с толпой в ворота – дети растерялись, опешили от этого многоголосого многоцветья, стиснутого со всех сторон глинобитным дувалом. Детям, да и Марии тоже, казалось, что сейчас эта говорливая толпа затянет и сомнет их, и если бы не Андрей, они прижались бы к дувалу сразу же у ворот, не осмеливаясь сделать и шага. Андрей, однако, спросил:

– Начнем с инжира? – И, не ожидая ответа, продолжил: – Давай руку, Женек. А ты, Виктор, за маму держись.

Долго они пробирались сквозь снующую взад и вперед толпу. На каждом шагу им попадались торговцы водой с огромными глиняными кувшинам и старенькими, во многих местах склепанными медными скобками пиалами, в которые они, вовсе не ополаскивая, наливали воду до краев все равно, что за пятак, что за гривенник. Но вот толпа сразу поредела, и Андрей с Марией и детьми оказался будто в другом царстве: разговоры неторопливые, движения полные достоинства. Во всем спокойствие и учтивость. Мария остановилась в нерешительности. Ей вдруг показалось, что тот рядок стариков аксакалов, молчаливо сидевших под карагачем, оказался здесь и умостился на цветных ковриках у высоких узких корзин и эмалированных ведер с аккуратно уложенным в них инжиром, очень похожим на пухленькие румяные беляшики. Только один из продавцов был чернобород, но он-то особенно и поразил Марию сходством с главарем банды, которого однажды Андрей приконвоировал на заставу: такая же цветная шелковая чалма, такие же тщательно выбритые усы и половина подбородка, отчего борода походила на черный кокошник, надетый на лицо снизу, такой же орлиный нос и презрительный взгляд – все было так похоже, что она основательно испугалась и попросила мужа:

– Уйдем, Андрюша, отсюда.

Он, посмотрев на нее удивленно, спросил:

– Что с тобой? – Осмотрел продавцов инжира и, поняв ее, ответил на свой вопрос: – Нельзя, Мария, путать добро и зло. Ты посмотри только, как они торгуют. Священнодействуют!

И в самом деле, те, к кому подходили покупатели, бережно брали виноградные листья, простеленные между слоями инжира, и так же бережно и аккуратно укладывали на них сочные плоды, потом, приложив правую руку к сердцу, левой подавали покупку. А покупатель принимал инжир двумя руками, как хрупкую драгоценность, благодарил хозяина и, отойдя чуть-чуть в сторонку, присаживался на корточки и неторопливо, с благоговением, отправлял в рот одну инжирину за другой с приличными паузами. Окончив трапезу, сначала старательно вытирал руки виноградным листом, затем ладонью обтирал губы, затем молитвенно проводил ладонями по щекам и бороде, восхваляя Аллаха, и только после этого поднимался и смешивался с бурливой толпой.

Появление пограничника с семьей в инжирном ряду на какое-то время внесло замешательство в привычный ритм торговли, она приостановилась. Аксакалы приветливо закивали, а чернобородый показал рукой на старика с окладистой белой бородой и, коверкая русские слова, сообщил, что у того аксакала самый лучший инжир. Андрей, прекрасно знавший и узбекский и киргизский языки, поблагодарил чернобородого, а аксакалы, услышав, что русский говорит на их родном языке, еще приветливей закивали и наперебой принялись хвалить красоту его жены и пригожесть сыновей. Мария, тоже немного понимавшая узбекский, покраснела от смущения и удовольствия.