Annotation
Рассказ первый, целиком "зависимый" от небезызвестного произведения, что постараюсь в следующих исправить. Так, для развлечения.
Akella
Akella
Знакомство с напарницей
В необставленной квартире-студии, за столом, сидели трое. Судья в черном костюме, седовласый, крупный, похожий на каменную статую. Обвиняемая, поглощенная загадочными мыслями, изредка вылетающими в виде улыбок. Иногда она трогала серебристое колечко на нижней губе или игралась с дредами. Обвиняемый, бледный блондин средних лет, одетый в приталенный сюртук, белоснежную рубашку с широким галстуком на простом узле, светлые брюки. Пальто и шляпа валялись на полу, смятые перчатки - на столе. Все это принадлежало скорее ему, чем кому-то из остальных. Еще трое мужчин в черных униформах без опознавательных знаков стояли за Судьей.
Обвиняемый начал:
– В моем любимом Лондоне только и говорили, что о войне. В то время всех занимала лишь она, вы же в курсе... Проклятое дело Принципа! На последнем задании я повредил ногу и сердился, не получая должного сочувствия, хотя и понимал: сейчас не до личных болячек. И все равно хотелось болеть среди сострадавших или в одиночестве. Лечащий врач собрался на фронт, как он мог меня оставить!..
– Бедняжка, - тоненько пискнула девушка, вызвав кашель у обвиняемого.
– Гм...
– он прочистил горло и продолжил.
– Дворецкий и слуги, не оставляли меня одного, но говорили только о фронте, о голоде, о... Ну, вы же все понимаете!
– он обвел взглядом всех присутствующих.
– Когда знаешь итог события, просто ждешь, когда все завершится! В конце концов, я не выдержал, достал из секретера географический справочник и выбрал XXI век. На лондонцев я был обижен, и предпочел иностранный город, где осень такая же холодная и сырая, как у нас. К тому же русский язык мне уже внедрили, - он указал на голову.
– Паршивый городишко... Сначала мелькнула мысль о Патриарших прудах, я хмыкнул и выбрал Гоголевский бульвар, где однажды бывал. Поспешил... Защищаясь от ветра со снегом, прохожие не обращали на меня внимания. "Актер", - пробормотал кто-то, обходя меня, калеку, стороной. К знакомым скамьям я прихромал в одежде, не соответствующей времени, но осознал это только когда рухнул на сиденье.
Да, облачение явно пришлось не к месту и не ко времени. Стоило вернуться или купить другую одежду, я ведь нарушил Инструкцию. Но я просидел довольно долго, наслаждаясь новым временем, далеким от войны. А потом рядом села она!
– воскликнул обвиняемый и указал на девушку.
Она в притворном испуге вздрогнула, а потом изобразила гримасу, высунув ему кончик языка.
– Не притворяясь, что просто идет мимо, не роняя платок, не обращаясь с нелепыми просьбами. Словно позировала. И было что срисовать! Волосы спускались ниже плеч пышными... этими... как же их?
– Пышными дредами?
– прошептала обвиняемая.
– Именно. Это первое, что привлекало. Ее фигура скрывалась под черным пальто до самых шнурованных ботинок на платформе. В глубине огромного капюшона бледнело треугольное личико с большими глазами, четкими линиями бровей и век. Глаза слишком зеленые, колечко на нижней губе слишком заметное, две родинки на лице слишком настоящие.
Обвиняемая достала из кармана зеркало и начала себя разглядывать, хмуря бровки.
– Сейчас я сержусь, но тогда залюбовался этим набором прелестей на фоне деревьев с густыми ветвями, под мягким светом фонаря. Дикая красота! Из-за проклятой работы я насмотрелся на разных людей, но только эта девушка выглядела совершенством, - тут он запнулся, его благородные уши не вынесли удивленного свиста.
– Хотя на других ее украшательства - натуральное уродство. Да, я почувствовал неладное, но не мог ее остановить. По Инструкции, если со мной заговорит посторонний, надо любым способом от него избавиться. Только я поддался чарам...
– Тебе приелись корсеты и панталоны! Или вы там в шкурах ходите, сто лет назад?
– ...когда она села рядом, неловко задрала рукав и протянула маленькую ладошку.
"Юля".
Я сдался сразу: пожал теплые пальцы, проследил, как они снова исчезли в безразмерном рукаве.
"Виктор", - представился я, опасаясь выдать акцент из-за растерянности.
"Сыро сегодня, я замерзла. Пойдем, выпьем кофе? Я вам помогу добраться..." - она кивнула на хромую ногу. Надо было догадаться, что она за мной следила, поджидая какую-нибудь жертву для... для чего-нибудь.
Такого унижения я себе не позволил, отказался от опоры в виде ее хрупкого тела и доковылял до кафе сам. Она шла рядом, беззаботно напевая что-то вроде "Ла-ла-ла-а-а, ла-ла-рэ-ли-лай", но простой мотивчик и примитивные слоги повторить так проникновенно, как Джулия, невозможно.
Тут обвиняемая прыснула, но поспешила подавить неуместное веселье и сказала:
– Ты слишком много говоришь! О, понимаю - стараешься убедить всех, что у меня были свои мотивы, а ты - слабый мужчина и все такое... Просто не т слов, уже скучно!
– Не перебивать, - пробасил Судья.
– Тс-с-с!
– она с притворным испугом вытаращила глаза и приложила указательный палец к губам, а обвиняемый продолжил.
– В кафе кроме юноши за стойкой никого не было, зато телевизор создавал звуковую активность толпы. Показывали выпуск новостей. Джулия указала рукавом на стеклянный ящик, и звук вежливо убавили.
"Нам эспрессо, по двойной порции и погорячее, пожалуйста", - попросила она, забыв обо мне на время. Пока я устраивался и растягивал ногу в удобное положение, она ждала, наблюдая за приготовлением. Я видел идеальный профиль женского лица, искреннюю заинтересованность, будто там создавалась новая вселенная, а не обычный кофе. Она сама принесла кружки и поставила одну передо мной. Я привык к маленьким чашкам, к молоку и сахару, но не стал противоречить.
"Что вам от меня нужно?"
Она улыбнулась, пожала одним плечиком, расстегивая крупные пуговицы. Потом села напротив и начала неспешно попивать эспрессо.
"Любопытство, вот почему я к вам пристаю. В центре Москвы я встречаю мужчину со странными манерами, в допотопной одежде...", - тут обвиняемый сбился, недовольно поглядывая на девушку.
– Этот эпитет мне не понравился, потому как пальто я купил с неделю назад. Что касается манер, то перестраиваться на постиндустриальный век всегда тяжеловато. Викторианское воспитание, неспешность и неискоренимая английская элегантность где-то с 1980-х годов всем кажется пережитком, в любой точке Земли.