На постоялом дворе перекусили, попили чаю, передохнули, тронулись дальше. И все это время Столбов-Расторгуев молчал, будто Семена с ним рядом не было, молчал и думал о чем-то своем. Одет он сейчас был в богатую шубу, на ногах – белые катанки, а на голове – большая бобровая шапка, издали похожая на воронье гнездо. Важным казался, степенным, не ниже, чем первой гильдии купец – на драной козе к такому не подъедешь. «Как он обличие-то меняет, вместе с одежкой, – удивлялся Семен, – будто другой человек. И осанка другая, и походка. Чудеса, да и только!»

Поздно вечером добрались до Елбани, устроились на постоялом дворе, и Семен, отказавшись от ужина, засобирался, торопливо натягивая полушубок.

– Ты куда? – вскинулся Столбов-Расторгуев.

– Знакомец здесь у меня, схожу, попроведаю, давно не виделись.

– А ты не хитришь, братец, может, обмануть меня надумал?

– Была бы польза, обманул, – спокойно отвечал ему Семен, запахивая полы полушубка. – А раз пользы нет, какая мне выгода обманывать? Денег-то до сих пор не дал, пообещал, а не дал.

– Потому и не дал, чтобы соблазна у тебя не возникло. Пока денег не получишь, будешь меня беречь, как невесту непорочную. Верно? Ладно, ступай, только помни, руки у меня длинные, если что – достану.

«Руки-то, даже длинные, и обломать можно, если постараться, – Семен заглянул под навес, проверил Карьку, скормил ему хлебную краюшку, посыпанную крупной солью, и направился вдоль по улице, продолжая беседовать сам с собою: – Не знаешь ты меня, господин Расторгуев, или Столбов, как там тебя зовут… Не знаешь! А я, если разозлить, из любой глотки свое вырву и не чихну! Сколько лет такого случая ждал! Не упущу!»

И шаги у него становились все тверже и быстрее.

Дорога, по которой шел, была ему знакома, проезжал здесь с Карькой, когда наведывался в Елбань, чтобы издали, тайком, увидеть Василису. Поэтому не сбился, не заплутал, быстро вышел прямо к дому урядника Жигина. Приблизился к самым воротам, остановился. Окна в доме были непроницаемо темны, снег не расчищен и наметенный сугроб поднялся уже до середины калитки. Семен стащил рукавицу, горячей ладонью провел по лицу – неужели верно, неужели Капитоныч правду сказал? От увиденного его даже в пот кинуло.

«До конца надо удостовериться, чтобы никакой оплошки… Не спеши, Семен, не спеши… Подождать требуется, узнать в точности». Прохаживался перед домом, оглядывался по сторонам, надеялся – должен ведь кто-то появиться, время не совсем позднее, в домах свет виден, значит, не спят еще. Зайти к кому-нибудь из соседей, чтобы расспросить, остерегался – мало ли какая неожиданность может случиться… Лучше подождать.

И правильно сделал, что не поторопился. На его удачу возвращался, видно, с речки, от проруби, парнишка, ведя в поводу неоседланного коня. Точно, на водопой водил. Семен осторожно, чтобы не напугать, окликнул его, спросил: не знает ли он, где сейчас урядник Жигин находится?

Парнишка оказался бойким, небоязливым и рассказал в подробностях, что Алешка у Жигиных помер, мать его Василиса пропала, как сквозь землю провалилась, а сам Жигин уехал по казенной надобности, не сказав куда, и только попросил соседей, чтобы они приглядели за коровой и за теленком. Соседи для удобства скотину на свой двор перегнали, и ограду у Жигиных теперь никто не чистит, поэтому и намело целые сугробы…

Семен уважительно пожал парнишке руку, как большому мужику, и отправился в обратный путь – на постоялый двор.

Вот и разрешились сомнения, которые мучили его со вчерашнего дня, вот и убедился, что Капитоныч сказал правду. Значит, захлопнулась ловушка и нет из нее выхода, кроме одного… Вспомнилось, как говорил старый трактирщик:

– Ты у меня, Семушка, весь в руках, с потрохами, и плясать теперь будешь, как я тебе прикажу!

– Это мы еще поглядим, кто у нас плясать будет и под чью дудку! – вслух грозился сейчас Семен, торопясь на постоялый двор, а тогда, при разговоре с Капитонычем, он промолчал. Вида, правда, не подал, сохраняя угрюмое спокойствие, а в душе дрогнул – очень уж неожиданными были слова, которые он услышал.

– Делишки наши так складываются, Семушка, что стал ты у нас наипервейшей фигурой, – вкрадчиво говорил Капитоныч и постукивал деревянным костылем в половицу. – Мы теперь без тебя, как без рук. Посодействуй, помоги нам, грешным…

Прибеднялся, как всегда, Капитоныч: не делишки, мелкие и сиюминутные, складывались в последнее время, а большие, пугающие дела завернулись круто и быстро. Не так давно наведались в трактир на окраине два молодых щеголеватых господина. Раз наведались, два наведались – тихие, смирные, вежливые, и непонятно было, каким ветром заносило их в затрапезное заведение. Таким господам прямой путь – на Почтамтскую улицу, в шикарный ресторан с официантами, а они в трактире сидят, чаек прихлебывают и даже внимания не обращают на грязный передник полового. На третий раз вызвали они на беседу хозяина, поговорили с ним недолго, и тот, постукивая костылем, повел их из общего зала в отдельную комнату, куда никому из посторонних доступа не было и где Капитоныч всегда вел секретные разговоры. Как они там договаривались и о чем, осталось неизвестным – не для того ведь уединялись, чтобы потом всем рассказывать. Но результат разговоров явился быстро – требуется неизвестным господам лихой извозчик, который хорошо знает город и сможет уйти от погони, если она случится.