«Теперь мне в голову приходят другие мысли, и довольно любопытные. Кстати, я хотел кое-что вам показать», — Глоуэн вынул пресловутую фотографию.

Бодвин Вук внезапно прищурился и напрягся, как хищник, следящий за добычей: «Где ты взял эту фотографию?»

«На Поганом Мысу, в столе ордины Заа». Глоуэн указал на лица: «Это Заа. А это — Сибилла».

«Почему ты не показал мне их раньше?»

«Я хотел сначала проверить, не узнает ли Чилке свою «мадам Зигони». Тогда у меня была бы какая-то полезная информация».

«И Чилке ее узнал? Вот она — не так ли?»

«Правильно! Откуда вы знаете?»

«В свое время ее звали «Смонни» — это Симонетта, младшая сестра Спанчетты».

Глоуэн присмотрелся к фотографии с новым интересом: «Действительно, теперь я замечаю сходство».

«Дай-ка мне эту фотографию, я ее припрячу, — протянул руку Бодвин Вук. — Пока что не будем никому о ней говорить. Я позвоню Чилке и попрошу его держать язык за зубами. В высшей степени любопытная фотография!»

«Намур все знает», — сказал Глоуэн.

Бодвин Вук опустился в кресло рядом с Глоуэном: «В один прекрасный день мы поймаем Намура с поличным, и тогда все его драгоценные секреты будут выставлены на всеобщее обозрение во всей своей постыдной красоте!»

«Намур постарается не предоставить вам такой возможности».

«До сих пор ему это удавалось. Кстати, сегодня утром мне привелось побеседовать с Друзиллой, и она подтверждает вину Флоресте, хотя настойчиво заявляет о своей незапятнанной добродетели». Бодвин Вук снова прищурился, глядя на бумаги, разложенные на столе перед Глоуэном: «Что это у тебя — какие-то заметки и списки?»

«Все еще непонятные мне обстоятельства — тайны, если хотите».

Бодвин Вук пригляделся к записям: «Так много? Я думал, с тайнами мы более или менее покончили».

«Ну, например, у меня вызывают недоумение тесные связи Флоресте с мономантической семинарией. Я хотел бы задать ему несколько вопросов».

«Гмм. Допроси Флоресте, если хочешь. Почему нет? Как минимум, это позволит тебе приобрести полезный практический опыт. Сегодня утром я с ним говорил, но узнать ничего не смог. Флоресте — мастер гипнотизирующей непроницаемости, и полная бесполезность его ответов в конце концов становится невыносимой. Боюсь, что ты ничего из него не выжмешь».

«Если не примет меня всерьез, он может о чем-нибудь проболтаться».

«Возможно. Но приготовься иметь дело со святым мучеником, единственное преступление которого — стремление к самовыражению. Когда я указал на жестокости, вызванные его благородным стремлением, Флоресте только тихо рассмеялся, как будто знает нечто, мне непонятное и недоступное. Он заверил меня, что население станции Араминта никогда не отдавало должное его великому гению. Он считает себя «гражданином Вселенной». Станция Араминта — затхлое, забытое богами захолустье с нелепой, способствующей кровосмешению общественной системой, вознаграждающей глупцов и бесталанную посредственность, что заставляет более способных людей искать счастья в других местах. Это его собственные выражения, не мои; само собой, в его предпосылках достаточно полуправды для того, чтобы выводы выглядели правдоподобно.

В любом случае — даже если на какое-то мгновение мы увидим Флоресте таким, какой он есть, без покровов витиеватой словесности — что для него сделала станция Араминта? Где его почести, его высокое положение, его богатство, его частная вилла на берегу моря? Чем вознагражден его великий гений? Жидкими аплодисментами, сопровождающими его чудесные постановки, и покровительством комитета по финансированию изящных искусств? Я обратил его внимание на тот факт, что он, в сущности — не более чем профессиональный устроитель публичных развлечений, и что в рамках нашей культуры не принято делать из таких людей высоко почитаемых святых или идолов. После этого Флоресте замолчал, но совершенно ясно, что он не испытывает ни малейшего уважения ни к Заповеднику, ни к Хартии, ни к обычаям станции Араминта».

«Почему же, в таком случае, он одержим идеей строительства нового Орфеума именно у нас?»

«А где еще? Здесь для этого созданы идеальные условия. И почему бы тебе не задать этот вопрос самому Флоресте? Он уклонится от прямого ответа хотя бы из любви к извращенности. Непроницаемость необходима, чтобы скрывать внутреннюю пустоту».

Глоуэн откинулся на спинку кресла: «Пока я тут сидел и дремал, как вы изволили заметить, мне пришло в голову, что Флоресте, судя по всему, накопил изрядную сумму денег. Вам известно, где хранятся эти деньги?»

«К твоему сведению, известно. Они хранятся на счету в Мирцейском банке, в Соумджиане».

«Я решил возбудить против Флоресте гражданский иск. У меня хорошие шансы на получение больших денег в качестве возмещения — особенно если дело будет рассматриваться Верховным судом станции Араминта, в юрисдикцию которого входит любой нанесенный мне ущерб».

«Ага! — воскликнул Бодвин Вук. — Тебе свойственна чертовски неприятная манера Клаттоков наносить удар по самому больному месту! Даже осужденный на смерть, Флоресте будет корчиться и выть, не желая расставаться со своими драгоценными денежками!»