«Сказал — как то есть не сказал? — возмутился Арлес. — Ты еще ответила, что в этом году мне придется постараться, или что-то в этом роде. Я обещал постараться».

«Не помню ничего подобного».

«Значит, твои мысли были заняты чем-то другим».

«И почему же ты продолжаешь получать плохие оценки даже после того, как тебя оставили на второй год? Ты когда-нибудь вообще занимаешься?»

Бросившись в кресло, Арлес пытался найти благовидное оправдание: «Конечно, я мог бы получать оценки получше, но в конечном счете я не виноват! Послушала бы ты этих нудных книжных червей, называющих себя «преподавателями»! Ты представить себе не можешь, в какую смертельную скуку превратились занятия в лицее! Все жалуются, не только я. Но меня сделали козлом отпущения, потому что я их критикую — вот они и пользуются возможностью придраться к моим оценкам!»

Полузакрыв глаза, Спанчетта наблюдала за отпрыском: «Странно. Почему бы придирались именно к тебе?»

«Наверное потому, что у меня пытливый ум — я ничего не принимаю за чистую монету, даже если это необходимо, чтобы заслужить похвалу. Я считаю учителей чванливой шайкой крючкотворов, связанных круговой порукой, и своего мнения не скрываю».

Спанчетта кивнула с решительностью, предвещавшей мало хорошего: «Так-так. Почему же твои сверстники сдают экзамены, а не проваливают? Глоуэну выдали свидетельство об окончании курса с отличием».

«Только не надо мне ставить в пример Глоуэна! Этот подхалим готов пол вылизывать перед учителями, лишь бы заслужить их благосклонность! Все это знают и все его за это презирают. Мы хотим, чтобы у нас были справедливые учителя, не дающие поблажек любимчикам!»

«Что ж, придется этим заняться», — сказала Спанчетта.

Насторожившись, Арлес спросил: «Что ты собираешься сделать?»

«Досконально разберусь в происходящем и добьюсь того, чтобы все встало на свои места, так или иначе».

«Не торопись! — взволновался Арлес. — Лучше передай через меня письмо директору, в котором говорится, что у меня много важных обязанностей, и что не следует загружать меня сверх головы математикой и естествознанием! Если ты пойдешь туда сама, это им не понравится».

Спанчетта резко вскинула голову, отчего огромная копна ее кудрей покачнулась и задрожала, но каким-то чудом сохранила первоначальную форму: «Если я чего-то хочу, я это получаю — независимо от того, нравится это кому-то или нет. Хочешь добиться успеха в жизни? Научись не обращать внимания на комариные укусы».

«Научись то, научись се... — пробурчал Арлес. — У меня и так дела идут неплохо».

«Если ты потеряешь право на должность в управлении из-за плохих оценок, ты запоешь по-другому».

На следующее утро Спанчетта отправилась в лицей и встретила в коридоре выходившего из класса преподавателя математики, Арнольда Флека.

Остановившись, Спанчетта смерила Флека с головы до ног высокомерным взглядом, подметив хилое телосложение, бледность лица и кроткие голубые глаза. Неужели это ничтожество — злопамятное чудовище, подвергающее бесконечным преследованиям многострадального Арлеса?

Флек узнал Спанчетту и сразу понял, зачем она пришла: «Доброе утро, сударыня! Чем могу быть полезен?»

«Увидим! Вы — преподаватель Флек?»

«Совершенно верно».

«Я — Спанчетта Клатток из дома Клаттоков. Насколько я понимаю, мой сын Арлес учится у вас?»

После краткого размышления Флек ответил: «В принципе он должен у меня учиться. Фактически я его вижу довольно редко».

Спанчетта нахмурилась. Она рассчитывала на предупредительное, догадливое сотрудничество без уклончивых неопределенностей, препятствовавших скорейшему решению вопроса. Преподаватель Флек с первого хода играл не по правилам.

«Пожалуйста, выражайтесь недвусмысленно! Вы преподаете Арлесу математику?»

«Да, сударыня».

«Гм. Возникает впечатление, что Арлес столкнулся с трудностями. Он считает, однако, что причина его затруднений заключается в неправильном изложении материала».

Преподаватель Флек улыбнулся — печально и недружелюбно: «Я согласен преподавать согласно любым предпочтениям Арлеса — с тем условием, что он будет заниматься. Никто не может впитывать материал осмотически, не прилагая никаких усилий. Арлесу придется сесть за учебники и решать задачи. Да, это трудно и скучно, но другого способа нет».

Спанчетта покосилась на лицеистов, обступивших ее и Флека и ловивших каждое слово, но не дрогнула. Голос ее угрожающе понизился на пол-октавы: «Арлес считает, что его подвергают преследованиям и критикуют строже и чаще, чем других лицеистов».

Флек кивнул: «Последнее утверждение полностью соответствует действительности. Так как Арлес — единственный из студентов, полностью пренебрегающий занятиями и домашней работой, совершенно естественно, что ему приходится выслушивать критические замечания чаще других».