Холодало на улице. Неуютно становилось в редакции. Ветер свистел в разбитых при бомбежках окнах. Зябко было и на душе.

15 октября 1941 года первый секретарь ЦК комсомола Николай Михайлов сообщил о решении Государственного Комитета Обороны эвакуировать аппарат ЦК ВЛКСМ и других учреждений в Куйбышев. Коллектив «Комсомолки» тоже эвакуируется. На месте должна остаться самая небольшая группа. «Кто из вас будет командовать здесь?» — спросил Михайлов, смотря на меня. Мое согласие одобрили.

Как и в первый день войны, так и теперь, узнав о новости, все потянулись к Голубому залу.

— Сегодня ночью наш коллектив отбывает в основном на Куйбышев, а часть в Свердловск и Казань. На сборы вам отпускается четыре часа. В Москве остаются: Бурков, Жуков, Кравченко, Черненко, литсотрудники Черных, Костюковский, Юриков, выпускающие Костромин, Ковалев, заведующая справочно-библиотечным отделом Прибылова, стенографистка Глазова, помощник редактора Удалова и машинистка Яковлева. «Боевой бригадой» назвали нас тогда в ЦК ВЛКСМ.

Глубокой ночью, когда часы отсчитывали уже 16 октября, у подъезда редакции заканчивались последние прощания. Кто-то впихивал кого-то в переполненный грузовик. Кто-то через открытое окно машины старался передать никак не влезавшую подушку. На грузовую машину бросали тюки с книгами, подшивками газет, телогрейки, валенки. Зачем-то погрузили тумбочку и настольную лампу.

В раздевалке было пусто. Лифт не работал. На шестой этаж мы поднялись вместе с Митей Черненко. В фойе, где в наши дни стоит мемориал с фамилиями погибших в дни войны журналистов «Комсомолки», Елена Черных и Маша Удалова, стоя на подоконниках, чинили маскировку окон. Петр Юриков бежал в чью-то пустую комнату, где надсадно надрывался телефон. Звенели телефоны и в других комнатах, но трубку никто не брал.

Из стенографического бюро по затихшему коридору несся басовитый голос Сергея Любимова: «Будем драться за Москву до последней капли крови». Эти слова мы прочитали в завтрашней газете.

Без преувеличения можно сказать, что этой ночи не забыть до последнего дня своей жизни. Никак не хотелось верить, что враг уже у твоего дома. Невыносимая обида сжимала грудь. Я долго сидел один в огромном кабинете. Потом зашел Алеша Сурков. Он оставил стихотворение, где были такие строки:

Конечно не пройдут! Стало легче на сердце. Договорился с Любимовым на днях поехать на фронт. Разрешение лежало у меня в кармане: батальонный комиссар Борис Бурков — военный корреспондент «Комсомольской правды» на Западном фронте.

Не сразу удалось выехать. Работали почти двадцать четыре часа в сутки. Организационно все было ясно: Бурков — редактор, Жуков — заведующий отделом фронта, Кравченко — заведующий отделом тыла, Черненко — ответственный секретарь, Петр Юриков (ему помогает Черных) возглавляет отдел писем, Костюковский — собкор и спецкор.

Мария Глазова принимала по телефону корреспонденции, очерки наших военных корреспондентов, собкоров из областей. Присылали или приносили свои произведения писатели. Звонили телефоны. Активисты газеты сообщали о делах на заводах, в комсомольских организациях. Нужно было выезжать на предприятия. Отвечать на письма. А поздно вечером читать сверстанные полосы газеты.

В те тяжелейшие дни я восхищался окружавшими меня людьми. Казалось, каждый из них обладал бесценным даром — делать человеку добро, порой забывать себя ради других.

Приведу запись из дневника за 22 октября. «В 24 часа — партийное собрание. Мое сообщение о задачах газеты. Решили полностью перейти в редакцию — на казарменное положение. Приняли в партию Марусю Удалову. За окном вовсю бухают пушки. Собрание кончили в 1 час 30 минут».

Москва на осадном положении. Предупредили: в крайнем случае выезжать на Горький. Мне вручили пропуск на автомашину, в ней уже стояла большая бочка с бензином: заправки, мол, в дороге не будет. Все необходимые вещи уложены в рюкзак. Такая подготовка не внушала большого оптимизма, но и не вызывала уныния. В газету шли хорошие патриотические письма. Стар и млад не верил, что враг будет в Москве. Алексей Толстой написал нам статью «Москве угрожает враг». Евгений Воробьев, долго работавший в «Комсомольской правде», ставший корреспондентом фронтовой газеты, писал нам в эти трудные дни:

«Лицо столицы не озаряется сегодня веселой улыбкой. Оно строго, исполнено уверенности и решимости. Вместе со всеми бойцами стоит на своем посту Москва. Город сжимает в руках винтовку. Он стоит настороженный, уверенный в своих силах». Этим словам мы, делающие молодежную газету, твердо верили.

И опять строчки из дневника… В районе Можайска мы с Сергеем Любимовым провели весь день до глубокой ночи. На обратном пути нашу машину водитель Миша Сидорчук (он еще работает в гараже издательства «Правды») умело отвел от бомбовых ударов вражеского самолета. При въезде в Москву, около Волынского, были свидетелями, как прожектористы передавали друг другу фашистский бомбардировщик, подводя его под меткий огонь зенитчиков. Под громкое ликование нас и всех тех, кто наблюдал за этой захватывающей картиной, бомбардировщик рухнул где-то на землю.