Лиля Самусевнч была умной женщиной. Она поняла мою улыбку.

Зрелый мужчина, которому нечего сказать женщине… Она не попрощавшись, ускорила шаг и свернула за угол.

ПОСТНИКОВ. Дослушай, Борис Иосифович, я имею право так говорить потому что знаю ее чуть дольше, чем ты. Всего-то на какие-то десять лет.

ЦЕЙТЛИН. Это не имеет значения. Это не то.

П. Согласен, это не то. Но это имеет значение. Ну, ладно. Что мы все о правах… Спрашиваю, вот тебе и факт. (Пауза.) Значит, из-за нее все-таки позвонил?

Ц. Из-за нее. Дальше.

П. Дальше — легче, Борис Иосифович. Дальше я с тобой на эту тему, как это ни странно, распространяться не буду. Хотя, конечно, глупо.

Ц. Ну-ну.

П. Да не то глупо, что позвонил. А то, что не через себя, и было бы кого слушать…

Ц. Я доверяю собственным глазам и ушам.

П. А также тем, кто направляет их туда, куда им нужно?

Ц. Ну хватит об этом.

П. Хватит. А остальное и совсем просто. Водишь у меня в руках эту папку? Это Гена написал по Курилово.

Ц. Меня это не интересует.

П. Не интересует потому, что не читал. А еще из-за того, что звонить не надо, куда не следует. Ну, ладно, тему телефона будет считать отработанной полностью. Я тебе даю эту папку.

Ц. Мне это не нужно

П. Тебе это нужно. А самое главное, что не только тебе. Борис Иосифович, я тебе сейчас дают эту папку, ты читаешь, что в ней заключено, и излагаешь свое мнение. Грамотно, толково, этак страничек на пять-семь.

Ц. Что дальше происходит с моим мнением?

П. Вот это уже разговор. А дальше оно совокупляется с мнениями еще нескольких, не менее достойных, чем ты, людей, и все это передается Григорию Николаевичу Стриженову.

Ц. На предмет?

П. На предмет дальнейшей передачи лицам, кои непосредственно смогут использовать это на благо науки, равно как и техники. О подробностях общественность будет информирована по ходу дела. Договорились? Когда сможешь сделать, Борис Иосифович?

Ц. Не договорились. Не договорились, Иван Сергеич. Я не вхожу в неясные дела, а мне здесь многое неясно.

П. Прочти.

Ц. Да подожди, Иван Сергеич. Не в этом дело. Об этом отзыве я уже как раз кое-что слышал. Что мне тебе говорить, дело, конечно, интересное. Не знаю, они ли его поднял, другой ли… Меня это не волнует, у меня свое есть.

П. Так что неясно?

Ц. А почему, интересно, ты за это взялся? Именно ты и Григорий Николаевич? Есть же у него непосредственное начальство.

П. Ты это начальство знаешь. Так что давай по делу.

Ц. Есть, наконец, партийная организация в институте.

П. Есть еще и профком, и местком, и ДОСААФ.

Ц. Достаточно парторганизации.

П. Вот тут, Борис Иосифович, я с тобой соглашусь. Парторганизация — условие достаточное, но, должен тебе сказать, и необходимое. Слушай, ну что мы с тобой зубы друг другу заговариваем? Ты же знаешь о разделении, и ты знаешь, чем занята сейчас парторганизация института, который не сегодня-завтра станет уже бывшим институтом. И вообще, ты знаешь примерно все, что и я. Кстати, а Стриженов, это тебе что не парторганизация? Или тебе нужно обязательно «слушали-постановили»?

Ц. Пусть продолжает работу на новом месте.

П. Не надо, Борис Иосифович. Не надо, а? Все ведь дело в том, что это будет не то место. Не то место, где продолжают подобные работы. Тебе что, и это неясно?

Ц. Это ясно, Иван Сергеич. И не ораторствуй, непохоже на тебя.

П. Ну, слава богу. Значит, с этим ясно. Это приятно. Это, как говорится, вдохновляет. Пойдем дальше. Что у нас еще?

Ц. Не хочу.

П. Просто не хочешь. Так. ну, что ж, это убедительно и благородно. Но позволь спросить тебя, со всей возможной деликатностью, разумеется, а почему все-таки?

Ц. А с какой стати? Ты знаешь, как я начинал?

П. Знаю.

Ц. Десять лет сменным инженером. На подшипниковом. А Харьковский университет за плечами, значит, для этого? И никто мои идейки никому на отзыв не давал. И начальство бывало разное. Начальство — оно и есть начальство. Кандидатскую защитил, когда стал уже «интересным седеющим мужчиной», как жинка моя смеялась. Только тогда и смог системой своей заняться.

П. Знаю, Борис Иосифович.

Ц. Ну так а что же тогда случилось такого? Он что, из другого теста?