Время от времени я отправлялся в поездки. Практически я посетил все важнейшие места на границах бывшего Советского Союза, так как в структуру КГБ входили и пограничные подразделения. Бывал я и за рубежом, ездил в дружественные социалистические страны.

Однако мне никогда не приходилось сопровождать в поездке на Запад высшего партийного представителя. Меня в такие поездки не звали, да я и сам не видел в этом ни малейшего смысла. Для этого были другие люди.

Бывал я и на различных военных маневрах, например, на морских учениях в Ленинграде. Я испытывал потребность видеть как можно больше, чтобы лучше ориентироваться в своей работе.

На нас наваливались все новые и новые задачи. Поначалу я говорил своим заместителям и другим сотрудникам:

— Пока без вас я не могу принимать окончательных решений, так что прошу помогать мне.

Постепенно стало рассеиваться первоначальное недоверие ко мне: ведь почти все до единого были старше меня. Я все больше и больше утверждался в мысли, что работа без полного взаимного доверия в секретных службах невозможна.

История с Пеньковским, которая уже была на пороге, заставила меня потом внести коррективы в такое утверждение, но не отказаться от него полностью.

Когда вообще в первый раз я решил принять Сергея Лаврентьевича Берию-Гегечкорию, то полагал, что он хочет сообщить мне что-то о своем отце. Это уже потом оказалось, что с решением одной проблемы его трудности не кончаются.

Во время разговора в здании на Лубянке Сергей жаловался на предвзятое отношение к нему и его семье со стороны окружающих. Это до предела накалило отношения между ним и его женой, а его дочери, когда стало известно, чья она внучка, даже отказали в приеме в комсомол.

И я начал заниматься этим делом. Постепенно мой первоначальный профессиональный интерес стал меняться на чисто человеческое понимание чужих трудностей. Особенно удивило меня как бывшего комсомольского работника то, как обошлись с дочерью Сергея: в мои времена принимали в комсомол как потомков дворян, помещиков, так и детей репрессированных кулаков. Происхождение уже не играло решающей роли, ведь это была молодежь, родившаяся при Советской власти. При этом мы испытывали даже определенную гордость, что в организацию коммунистической молодежи приходят сыновья и дочери людей из прежде враждебно настроенных кругов.

Поэтому я позвонил первому секретарю Центрального Комитета ВЛКСМ Сергею Павлову. Начал издалека и спросил, как это могло случиться, что в Свердловске не приняли в комсомол правнучку выдающегося советского писателя Максима Горького. Павлов ничего не понял и даже несколько испугался.

— Неужто такое случилось? — спросил он изумленно.

Тогда я сообщил ему, что, согласно моим сведениям, свердловская комсомольская организация отказалась принять в свои ряды дочку сына Берии и, следовательно, внучку Лаврентия Павловича Берии, которая одновременно и правнучка великого пролетарского писателя, так как Сергей Берия женат на внучке Горького. Брак имел место уже после смерти писателя, так что о том, с кем он войдет в родство после того, как выйдет замуж его внучка, Горький не имел, разумеется, и понятия. Однако что случилось, то случилось.

Тут пришла очередь рассмеяться уже Павлову, который вскоре исправил создавшееся глупое положение.

Я решил, что на этом мои контакты с семьей Берии и закончатся. Однако не закончились. Видимо, своим успешным вмешательством я только побудил Сергея Лаврентьевича Ге-гечкорию обратиться ко мне снова, когда у него возникла такая необходимость.

Произошло это уже после моего отзыва из КГБ и переезда в Киев. Сергей сообщил мне, что со своей первой женой он развелся, что обе их дочери живут с матерью, а третий ребенок— сын — с ним, в Киеве.

На сей раз проблемы были с квартирой. Правда, ту, которую я им выхлопотал, еще будучи в КГБ, они благополучно получили, но Сергей имел несчастье неудачно жениться и во второй раз. Теперь вторая жена требует развода и дележа имущества.

— Надо хорошо подумать, прежде чем жениться, — высказался на этот счет я, но в помощи не отказал. У Сергея была своеобразная манера разговаривать: и весьма настойчивая, и какая-то печальная одновременно. Казалось, еще мгновение — и он расплачется.

Я снова воспользовался своими контактами и влиянием, и, в конце концов, квартиру делить не пришлось. Я был рад, что хоть как-то содействовал тому, что у семьи Берии не появилось причины озлобиться, невзлюбить Советскую власть. Особенно и потому, что при этом не нужно было нарушать законы, а несколько телефонных звонков не стоили мне большого труда.

Однако и тогда мы не расстались окончательно. Прошло некоторое время, и раздался новый звонок, последовала новая просьба принять…

На этот раз возникли трудности с сыном Сергея. Сын поступил в университет, но не в Киеве, а в Грузии. Для такого решения был ряд доводов, в том числе и то, что у семьи были свои корни в этой республике, да и экзамены сдавать там было легче.

Осложнилась обстановка вокруг потомка позже. Как рассказывал отец, окружили его сомнительные люди, толкают на нехорошие дела, и, оступись парень, могли бы снова всплыть на поверхность имена его предков, что очень устроило бы антисоветски настроенных людей. Последние могли бы воспользоваться проступком внука Берии для определенных действий. Решение виделось одно: перевести сына Сергея в Киев.