Отважная субретка отсутствовала гораздо дольше, чем я предполагала, отправляя ее с заданием, но наконец в коридоре раздался ее смех, при этом она что-то говорила. Мне показалось, что девушка не одна, но я ошиблась. Как только Тереза вошла в комнату, я осыпала ее градом вопросов. Ничего не отвечая и хохоча как безумная, она только повторяла: «Ах, какое приключение! Сумасшедший дом! Ах, проказники!» Я начинала терять терпение, но тут плутовка рассказала, что ее развеселила самая странная сцена в мире, происходившая в комнате Элеоноры. Пристраивая штаны Каффардо на дверь спальни, Тереза кое-что слышала.

— Господин шевалье, — рассказывала, безумно хохоча, эта финтифлюшка, — господин шевалье там… наверху… у божественной Элеоноры, которой он говорит — уж не знаю, почему — более чем странные речи. Ни один самый пьяный фигляр не сумел бы придумать лучшего тарабарского языка, чем тот, на котором изъясняется шевалье. Он провел с ней ночь — это совершенно точно! Во всяком случае, это проистекает из его речей. Они занимались любовью, мадемуазель! Как вам это нравится? Сам дьявол сошел бы с ума от смеха, сделай он подобное открытие!

— Но… — прервала я горничную, — вы уверены, Тереза?

— Абсолютно, мадемуазель!

— Уверены, что там был шевалье?

— Конечно, он, собственной персоной! Разве можно спутать его такой красивый голос с чьим-нибудь еще? Он называл мадемуазель Элеонору «дорогой супругой», «восхитительным божеством».

— Вы преувеличиваете, милая Тереза, — сказала я, слегка уязвленная, не в силах поверить в услышанное.

— Черт возьми! Мадемуазель, если вы сомневаетесь в правдивости моих слов, дайте себе труд подняться и последовать за мной, и тогда вы сами увидите…

— Нет, есть другое средство…

Закончить мне не удалось: Тереза была умна и сообразила, что я боюсь ей предложить. Она вскочила и вышла из комнаты. Горничная больше не появилась, вместо нее в спальню вошел хохочущий шевалье.

Я была зла на ветреного обожателя, оказавшегося мне неверным уже не один раз, хотя мы были любовниками всего месяц, а потому позволила ему искать мою постель в темноте, на ощупь. Он прекрасно справился с задачей, и гнев наполовину остыл, как только я почувствовала его прекрасные руки на моей груди и поцелуй его желаннейших губ. Мне хватило мужества язвительно предложить ему оставить меня и вернуться к «дорогой супруге» и «любезному божеству». Мой упрек ничуть не смутил шевалье: не теряя времени на оправдания, он обратился к помощи лекарства, которое считал всесильным… Я успокоилась.

— Еще… моя любовь, — шептала я, воскресая… во второй раз. — Однако, коснувшись рукой безжизненного орудия, я поняла всю нескромность своей просьбы.

— Увы! — грустно произнес бедный шевалье. — Вот наказание за мои глупости! Никогда еще преступника не карали так жестоко! Впрочем, Венера никогда не наказывает надолго своих верных поклонников. Прежде чем я расскажу тебе о моем удивительном приключении, будь великодушной и не отказывай мне.

Огненный поцелуй помог шевалье убедить меня, мы замерли в объятиях, и он принялся рассказывать.

— Злосчастный председатель показал нам все углы и закоулки своего дома с такой тщательностью, как если бы мы были ротой жандармерии, призванной отловить какого-нибудь браконьера. Комнату, в которой мы сейчас находимся, он назвал спальней своей дочери, ту, что над ней, — комнатой для гостей. Если гостем оказывался мужчина, его помещали на левой половине, если же приезжала женщина, она занимала покои справа. Я все запомнил, сообразил, что Сильвине наверняка предоставят лучшие апартаменты, следовательно, в твоей комнате будет всего одна постель, а значит, ничто не должно помешать нам счастливо провести ночь вместе. Итак, я отправился на женскую половину, как только решил, что все заснули. Я шел мимо комнат, пробуя ручки дверей, и наконец нащупал одну, которая не была заперта. В кровати кто-то спал, но проснулся при моем приближении… Я колебался… «Входи же, Сен-Жан!» — произнесла женщина, и я немедленно узнал голос Элеоноры. Тогда мне в голову пришла самая сумасшедшая из идей. Раздражение — надо же, меня спутали с каким-то там Сен-Жаном! — и любопытство — я жаждал узнать, что выйдет из всей этой путаницы, — заставили меня немедленно войти в роль сомнамбулы: я начал тихо бормотать: «О, дивный сад, где божественная Хлоя каждое утро спорит свежестью лица с розой и жасмином… Заколдованные места, где проверенная столетиями любовная клятва предварила обет, произнесенный нами перед алтарем… (тут я сел.) Источник, чьи воды прозрачнее источника в Воклюзе [13] ! Кристалл, где моя дорогая супруга…»

— О, как это романтично, Сен-Жан, — перебил меня женский голос. — Но довольно любезностей! Скажи мне, каким счастливым ветром…

— Случай не участвовал в моем выборе! Судьба решилась, как только я увидел зрачок, сияющий, подобно утренней звезде.

— О-о-о, месье Сен-Жан, откуда такое остроумие? Вы блещете умом и обаянием…

— Даже Феб [14] ревниво прикрывает лицо бледным облаком, как только она открывает рот… Прелестная супруга! Божественная Хлоя…

— Дайте мне отсмеяться, милый д’Эглемон! — попросила я очаровательного безумца, чье совершенное тело слишком давило на мою грудь. — Я больше не могу: «Солнце хмурится», «Время останавливается, как только Хлоя начинает говорить». Это слишком экстравагантно… Но чего ты хочешь добиться? Нет-нет! Ты разочарован? Что же, твои мучения продлятся до тех пор, пока ты не закончишь свое повествование, а потом… увидим. Будь разумным мальчиком и продолжай.

— Ты и сама могла уже догадаться, что я воспользовался первым приглашением, чтобы подбежать к ее кровати, шепча: