Дракон приблизился к стоявшему уже твердо на ногах Ланселоту. Когда они повстречались в первый раз, рыцарю было все же не по себе оттого, что он впервые оказался лицом к лицу с Драконом, видел его не способные мигать глаза, плоскую, чешуйчатую лягушачью морда. Но теперь — теперь он знал его, и, поскольку все утерял, бояться ему было нечего. Поэтому он просто стоял и ждал.

— Видишь, что натворил ты?

— Я не мог поступить иначе.

— Что ж теперь будет с тобой?

Ланселот пожал плечами.

— Теперь я умру.

— Это было бы легко. Не по-мужски, — Дракон отрицательно качнул головой. — Недостойно тебя.

— Теперь уж ничто не может быть меня достойно.

— Ланселот! — В голосе Дракона было столько почтения, что безоружный воин вскинул голову, — Ты ли говоришь это?

— Нет, — Ланселот смотрел на Дракона, его взгляд лишь изредка скользил по сторонам и совсем случайно наткнулся на псов Драконовых. А псы рычали и, столпясь за спиной своего властелина, хватались за мечи, — Я уже не Ланселот. Мерлин не проснулся!

— Но ты-то жив! Ты жив и здоров, ты можешь все начать сначала. Вернешься домой и расскажешь правду: Мерлин спит. Ну а ты, — в голосе Дракона перекатывались камни, — ты уже проснулся?

— Прикончите уж меня поскорее, — попросил Ланселот, — к чему эти разговоры? О чем бы то ни было!

— А может, о том поговорим, что ты все же выбрался из моего замка, хоть и потерял коня своего, свободу и меч? Оттуда немногие до сих пор выходили, Ланселот!

— Если бы мне довелось еще когда-нибудь чему-то дивиться или размышлять, я спросил бы только: как я попал туда?

Псы Дракона, почтительно, но готовые напасть, стояли полукругом. Небо покрыто было тучами, но постепенно светлело, и наконец появилось солнце.

— Ты без памяти упал перед гробницей Мерлина. Не хотелось мне, чтобы эта чернь, — с неописуемым презрением указал себе за спину Дракон, — видела храброго мужа в положении его недостойном. Я сам унес тебя. Ты лежал на мягкой постели, тебя поили водой, кормили мясом нанизанных на кинжал фазанов.

— Где конь мой, где мой меч?

— Если обещаешь покинуть эти владения, все получишь обратно. Знай же, как умею я миловать!

Только лишь великим страхом Дракона перед Мерлином и опаскою перед Ланселотом можно объяснить столь чудовищный его промах. Рыцарь быстро вскинул голову, и Дракон сразу понял свою ошибку, но было уже поздно.

— А ведь ты — тот, кто никогда не просит и не дает пощады. Твои слова. За что же меня щадишь?

— Превыше всего я уважаю храбрость. Не ты оказался Избранным, но жить, думаю, право имеешь. Будь ты действительно у меня в плену, здесь сейчас не стоял бы.

— Где конь и меч?

Дракон махнул рукой, псы с ворчаньем склонились, подали знак в сторону крепости. Из кованых крепостных ворот вылетел долгогривый скакун, живой и невредимый, свирепо огляделся вокруг и переступил несколько раз неуверенно.

— Сюда! Здесь я!

Конь взвился неистово, встал на дыбы, бешеным ржаньем ответствовал Ланселоту и галопом, так что псы опрометью бросились в стороны, поскакал к нему. Ланселот обнял его за шею, и оба склонили головы на плечо друг другу.

— А где же меч мой?

Дракон опять махнул рукой, и два пеших пса с опаской к нему приблизились. Один держал в руках грозный меч, другой же нес шлем, перчатки и плащ Ланселота. Все это они сложили к ногам его, но, стоило Ланселоту вскинуть голову, отскочили назад.

— Итак, видишь сам. Твоя свобода, меч и конь — все при тебе. И ты жив. Удались же с миром и, коль не можешь сказать обо мне доброго слова, дурного тоже не говори!

— Значит, свобода моя, меч и конь… Мерлин?

— Мерлин спит. Ты видел его. Пойми же наконец, Избранный Рыцарь — не ты. Быть может, распутство твое или то, что жаждешь ты крови… или гордыня… почем я знаю… но он не проснулся.

— Это правда, — вздохнул Ланселот, — Правда, что он не проснулся. Чего не видел — не видел. Но если б другой кто сказал… Эх, знать бы, где в речах твоих ложь? Ладони мои ощущали солому твоей темницы… Знаю еще, что гнилью несло от той соломы. Словно с навозом…

— Верно, приснилось. Худо было тебе.

— Может, и так, — колебался Ланселот, — может быть. Ведь иной раз видишь, а то даже испытываешь такое, чего вовсе и нет. — Он покачал головой, наклонился, опоясался мечом своим. И медленно, задумчиво сел в седло.