Римский-Корсаков, который очень подходил бы под условия, на мое предложение сделаться директором решительно отказался. Таким образом, убежденный, с одной стороны, что без директора консерватория существовать долее не может, а с другой, - что кроме Танеева никого в виду нет, я и пришел к заключению, что необходимо его избрать.

Вот, дорогой мой друг, что мне хотелось Вам высказать по поводу Вашего письма. Первый год будет труден для Танеева, но потом, когда и он привыкнет и к нему привыкнут, мне кажется, что из него выйдет хороший директор.

Чтобы поддержать авторитет Танеева, я решился войти снова в число профессоров, а именно, взял на себя класс свободного сочинения (безвозмездно). Это будет мало стеснять меня, ибо достаточно хоть раз в месяц являться в консерваторию и просматривать сочинения учеников высшего класса, коих бывает, обыкновенно, всего один или два.

Будьте здоровы, дорогой, бесценный друг!

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Плещеево,

5 июня 1885 г.

Милый, дорогой друг мой! Пишу Вам несколько слов только для того, чтобы сказать Вам, что мне до крайности жаль, что мое последнее письмо пришло так не вовремя и некстати к Вам. Уверяю Вас, дорогой мой, что я бесконтрольно и безусловно нахожу хорошим И полезным всё, что Вы сделали в консерватории, и что если я перечисляла разных личностей на должность директора консерватории, то я только хотела помочь Вашей памяти, потому что я видела, что Вы были в затруднении. Конечно, Вы лучше меня можете знать, кто годится, а кто нет в директора, я же о Танееве совсем ничего не могу судить, потому что я только видала его издали, и то лет десять назад, когда он был совсем юношею, я слыхала его игру и я слыхала также, что еще Николай Григорьевич готовил в нем будущего директора консерватории. Во всяком случае, Вы сделали великое дело, что убрали Альбрехта, потому что уж этот-то никуда не годится. Что же касается Вашего мнения, что неприятно иметь немца во главе консерватории, то я совершенно согласна с Вами; не только неприятно, но даже стыдно перед чужими людьми. Итак, дорогой мой, я от души поздравляю Вас с исполнением Вашего проекта и от души желаю, чтобы он послужил к полному процветанию консерватории.

Бесконечно благодарю Вас, мой милый, добрый друг, за протекцию, оказанную Вами Генриху Пахульскому. Медали уж я никак не ожидала, и я совершенно убеждена, что ею он обязан только Вашей справедливости, так как этим свойством не отличаются другие власти консерватории. Еще раз благодарю Вас от души, мой милый, несравненный друг. Будьте здоровы и не забывайте всею душою горячо Вас любящую

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Каков холод! Я измучилась от него.

Майданово,

13 июня 1885 г.

Милый, дорогой друг мой!

Можно, наконец, поздравить Вас с великолепной погодой, по-видимому надолго установившейся. Я бы вдвое более наслаждался. ею, если б Майданово мне было симпатично. Увы! И красивый парк, и хорошенькие виды, и чудесное купанье, - всё это отравлено дачниками. В парк нельзя носу показать, чтобы не встретиться с соседями и соседками, так что он для меня вовсе не существует. Чувствуешь себя не дома, несвободным, и я беспрестанно упрекаю себя в поспешности и неосмотрительности моих действий, когда зимой я вздумал нанять дачу. Зимой-то было хорошо, но я должен был предвидеть лето и этих несносных дачников...

Мы находимся здесь в некотором волнении и беспокойстве. На прошлой неделе Анатолий получил уведомление из министерства, что министр назначил его прокурором в Тифлис и что государь должен был утвердить этот доклад еще в прошлый четверг. Анатолий привез нам сюда это известие, и все были очень обрадованы, ибо, раз что необходимо ехать в провинцию, лучше Тифлиса ничего нельзя выдумать. Между тем, доклад почему-то не состоялся, и решение дела было отложено до 12-го числа. Но вот уже и 13-е, а до сих пор еще никакой депеши нет. Моя бедная belle-soeur исстрадалась от томительной неизвестности...

Я погружен в новое большое симфоническое сочинение. Нужно Вам сказать, что я решил писать оперу на сюжет “Чародейки”, и автор этой пьесы, Шпажинский, взялся написать мне либретто. К сожалению, он не мог мне в обещанное время доставить первое действие, и, дабы не терять времени, я начал еще в апреле делать эскизы для давно задуманной программной симфонии на тему “Манфpeда” Байрона. Теперь я настолько уже увлекся этим сочинением, что опера, вероятно, надолго останется в стороне. Симфония эта потребует от меня огромного напряжения и труда, ибо задача очень сложная и серьезная. Бывают минуты, когда мне кажется, что полезно мне было бы некоторое время ничего не писать, попутешествовать, отдохнуть... Но какое-то непреодолимое влечение к работе берет верх и приковывает к письменному столу и фортепиано.

Дорогой друг, передайте, пожалуйста, мой поклон Владиславу Альбертовичу и сожаление, что он не застал меня в Москве две недели тому назад, и течение лета надеюсь повидаться с ним и узнать, в каком положении его музыкальные занятия. Будьте здоровы, милый, бесценный друг мой!

Беспредельно преданный Вам

П. Чайковский.

Плещеево,

26 июня 1885 г.

Милый, дорогой друг мой! Как мне редко приходится писать Вам, но у меня такое множество всякого писания, что я совсем изнемогаю от него, и потому проходит одна неделя за другою, что я не могу найти ни одного дня, чтобы написать Вам, мой несравненный друг.