Вечером 23 марта Шварценберг, Александр I и Фридрих-Вильгельм вместе со своими штабами отправились из Пужи в Сомпюи, куда они прибыли утром следующего дня. По дороге они получили новые послания, перехваченные русской кавалерией. В них говорилось о низком боевом духе рядовых и генералов наполеоновской армии, а также сообщалось, что парижские депо и арсеналы пусты. Самым важным было письмо, адресованное Наполеону его шефом полиции Савари, который писал, что не может поручиться за лояльность столицы в случае приближения армий союзников. В ту же ночь с юга было получено известие, что Бордо перешел на сторону Бурбонов и занят А. Веллингтоном. Тем не менее, когда утром 24 марта Шварценберг и Фридрих-Вильгельм покидали Сомпюи, план коалиции заключался в том, чтобы объединить две армии и затем отправиться на поиски Наполеона.

Вскоре после этого, около десяти часов утра, Александр I позвал к себе М.Б. Барклая, И.И. Дибича и К.Ф. Толя, показал им перехваченные письма и текущее местоположение войск на карте и попросил совета о том, что лучше всего предпринять в данной ситуации. Император предложил варианта: либо союзники преследуют Наполеона, либо идут на Париж. Возможно, Александр I к тому времени уже успел переговорить с П.М. Волконским, который в частной беседе советовал императору идти на Париж. Барклай, напротив, был осторожным и не слишком изобретательным стратегом: он высказывался за продолжение текущей линии, нацеленной на соединение с Блюхером и совместные поиски Наполеона. Дибич не выразил открытого несогласия со старшим по званию, но посоветовал одновременно отправить сильный корпус для взятия Парижа. Толь всегда был менее «политичным» и тактичным человеком, чем Дибич. Несогласие с начальством было его второй натурой. Он утверждал, что один единственный корпус никогда не сможет взять Париж. Вместо этого обеим армиям следовало направиться к столице, выслав вперед летучую колонну, преимущественно состоявшую из кавалерии, которая должна была следовать за Наполеоном по пятам и докладывать о его передвижениях [867] .

Император, возможно, надеялся именно на такое мнение Толя и сразу с ним согласился. Александр I отправил своего адъютанта на поиски Шварценберга и Фридриха-Вильгельма с просьбой дождаться его. Он нагнал их на небольшом холме близ деревни Планси: стояла прекрасная погода, характерная для начала весны, Толь развернул на земле свою карту и импровизированный совет на открытом воздухе начался. Прусский король тотчас же согласился с предложением Александра, Шварценберга пришлось убеждать, но недолго, несмотря на протесты со стороны членов его штаба. Идея относительно того, чтобы повернуться спиной к Наполеону и пойти на французскую столицу, не была для Шварценберга полной неожиданностью. Идея эта какое-то время витала в воздухе, и один из наиболее способных штабных офицеров австрийского главнокомандующего генерал-лейтенант И. Радецкий в частной беседе сообщил ему о ней за день до этого. Тем не менее поразительно, что Шварценберг, до этого действовавший крайне осторожно, согласился пойти на столь смелый шаг, не затягивая время и не особенно сильно противодействуя. Неопровержимых доказательств того, почему он поступил таким образом, не существует, однако можно предложить правдоподобную гипотезу, основанную на конкретных данных [868] .

Хотя марш на Париж был смелым предприятием, другие варианты были не менее рискованными. Всего за десять дней до этого Шварценберг сетовал на то, как трудно было выжать остатки продовольствия из «истощенной Шампани, за счет которой мы существуем уже три месяца». Было бы очень трудно, преследуя Наполеона, провести через эти земли соединенные армии коалиции. На самом деле угроза Парижу была, возможно, самым надежным способом отвлечь Наполеона от тыла коалиционных войск. Прилегавшие к Парижу территории были богаты и не тронуты войной. Там союзники могли гораздо легче найти себе пропитание, чем если бы они преследовали Наполеона или остались там, где стояли. В телегах главной армии все еще было достаточно съестного, чтобы обеспечить армию во время марша на Париж. 25 марта один из русских корпусов докладывал, что в полковых телегах имеется восьмидневный запас продовольствия. Четыре дня спустя Е.Ф. Канкрин сообщал М.Б. Барклаю, что двести телег подвижного магазина Лисаневича, на тот момент находившегося при армии, все еще перевозили четырехдневный запас сухарей. По замечанию Канкрина и Франца I, поскольку главная армия теперь направлялась на север, представлялась благоприятная возможность для проведения новой линии снабжения через богатые и в значительной мере не затронутые войной Нидерланды [869] .

М.Б. Барклай де Толли не был склонен расточать комплименты, но тогда он писал Канкрину, что полностью доверяет его рвению и разумности его распоряжений на благо службы. Эти ожидания были вознаграждены, поскольку интендантская часть коалиционных войск достойно ответила на брошенный ей вызов и смогла одновременно защитить тыловые базы и обеспечить продовольствием наступавшие войска. Но если армейские офицеры снабжения делали наступление возможным, то политические и военные соображения делали его желательным в глазах Шварценберга. Так как конгресс в Шатийоне закрылся, и переговоры с Наполеоном были отложены, стало очевидно, что военные победы являются единственным способом обеспечить мир. Захват Парижа был лучшим средством заставить Наполеона принять мирные условия коалиции и побудить французскую элиту избавиться от своего императора. Недавние столкновения в ставке коалиции, должно быть, привели Шварценберга к пониманию, что терпение русских, пруссаков и даже англичан в отношении его осторожной стратегии было на исходе. Даже часть старших австрийских офицеров сетовала по поводу той бесславной роли, которую австрийская армия до сих пор играла в войне. Возможно, все эти мысли были на уме у австрийского главнокомандующего, когда он отдавал своей приказ идти на Париж. Кроме того, счастлив тот военачальник, который начинает операцию, зная расположение, слабые места и тревоги своего врага [870] .

Ф.Ф. Винцингероде получил приказ преследовать Наполеона с 8-тысячным кавалерийским отрядом. Ему было поручено попытаться провести французского императора, заставив того поверить в то, что его преследуют все войска союзников и держать главный штаб коалиции в курсе относительно всех перемещений противника. Тем временем рано утром 25 марта обе союзные армии начали движение на Париж. Основная часть главной армии отправилась по дороге от Витри через Фер-Шампенуаз на Сезанн с кавалерией П.П. Палена и герцога А. Вюртембергского в качестве авангарда. Параллельно ей, в нескольких километрах к югу, резервные подразделения армии Барклая шли по проселочным дорогам и через сельскую местность. К северу от главной армии войска А.Ф. Ланжерона и Ф.В. Остен-Сакена вели наступление по дороге от Шалона до Бержера. Впереди них шли кавалерийские дивизии барона Ф.К. Корфа и И.В. Васильчикова. Запах победы частично поправил здоровье Г.Л. Блюхера. Он ехал вместе со своими войсками в экипаже, на виду у всех, надев на голову дамскую шляпу из зеленого шелка с очень широкими полями, прикрывавшими его глаза от света. Установилась хорошая погода, и войска коалиции наконец-то ощутили, что движутся вперед под уверенным и единым руководством. Моральное состояние в рядах армий резко улучшилось.

Вскоре после восьми утра 25 марта Пален и герцог Адам Вюртембергский наткнулись на корпус маршала Мармона, выстроившийся поперек дороги на Фер-Шампенуаз близ деревни Суде Сен-Круа. Неподалеку находился корпус маршала Мортье. В распоряжении обоих маршалов находилось 12,3 тыс. пехотинцев, 4350 кавалеристов и 68 пушек. Даже принимая в расчет казаков, это было гораздо больше, чем 5,7 тыс. всадников и 36 пушек Палена и герцога Адама, однако французские маршалы, завидев издалека крупные силы противника, начали отступление. Даже после прибытия 2,5 тыс. австрийских кирасир французские пехотные каре по-прежнему были в безопасности, хотя их кавалерии пришлось отступить, а полки легкой пехоты оказались отрезанными в Суде Сен-Круа и были вынуждены сдаться.

События приняли угрожающий характер лишь около двух часов пополудни, когда на поле боя прибыла русская кавалерия. Кавалергарды и лейб-гвардии Конный полк не участвовали в бою после Бородино и командовавший ими генерал Н.И. Депрерадович умолял М.Б. Барклая позволить 1-й кирасирской дивизии принять участие в сражении. Их появление более или менее совпало с началом сильного дождя и града, которые били прямо в лицо французской пехоте, пытавшейся перебраться через глубокий овраг у Конантрэ. Не имея возможности воспользоваться своими ружьями и находясь под прицельным огнем конной гвардейской артиллерии, два французских каре нарушили строй и были смяты русскими кирасирами и кавалерией А. Вюртембергского. Значительную часть остальных французских пехотинцев охватила паника, многие пустились наутек. В конечном счете Мармону и Мортье удалось бежать, но они потеряли треть живой силы, а большая часть пушек досталась противнику, который на протяжении всего сражения находился в меньшинстве и не имел при себе пехоты [871] .