– Внутреннего во внешний – то есть в экспансию? Уточни.

– В смысле Наполеоновских войн, сокрушавших монархии с унаследованными от Средневековья режимами – тем, что неточно именуют феодализмом. Далее преобразование Европы пойдет реакцией против экстремальных, из революции вышедших замашек Наполеона. Финалом станет скоропостижное превращение вчера еще «отсталых», по сравнению с Францией, стран в нации. Защищающиеся от континентального державства Наполеона, от империи, распространившейся на Европу.

Термидор увенчается триумфом Англии. Первой пройдя свою революцию, она в единоборстве с Наполеоном утверждает себя демиургом буржуазности – мастерской Мира. Распространяясь, творя колониальное господство и либерализуясь внутри. Целая эпоха себя завершает, конституируя и отвердевая в правовых установлениях. С этой точки зрения Маркс прав, когда говорил, что нет множества буржуазных революций, а есть одна Революция. По отношению к которой бельгийская, швейцарская, немецкая, французская революции – фазы одного явления. Только американская революция специфична, потому что была все-таки освободительным движением против английской короны на другом континенте.

Феномен не описать, и не дорасти до его понимания, не вводя внутрь самой революции усилия, предпринятые, чтобы ее остановить. В революции есть нечто, предстающее вторичной невозможностью, – она не может сама себя остановить. Ее внутреннее начало сдвигается вне ее, а там уже и пространственно вовне. Прекращая революцию в начальных границах, люди переносят ее на непочатое пространство – а когда и оно исчерпано, тогда что? Что выступает против революции? То, что ее останавливает, оно чем питается? Чем-то, что вне истории, но также является человеческим. Тем, что в человеке вообще остается вне истории.

– Чисто негативное определение.

– Его можно прослеживать на примерах, придав конкретную плоть. Будем ли мы это называть «гуманизм» или «либерализм», будем ли называть «права человека» или еще иными словами, но для меня существенно то, что нечто есть в человеке – и что оно вне человеческой истории.

Разница между «сводимо» и «выводимо» для методологии исследования, для философии истории колоссальна. Но есть нечто в революции, что и несводимо к так называемым предпосылкам, но и невыводимо из них.

– Твое понятие «пред-посылки» – это что такое?

– Это опрокинутый в исходный пункт исторический результат! История – та полоса человеческого существования, когда люди оперировали результатом. На этом опрокидывании человек строил самое свое существование, таким образом утверждая себя историческим. Он делал ставкой в этом свое существование.

– Но это мысленная конструкция.

– Она не просто мысленная. Это силовой силлогизм, речевой ход и исходящее из него обустройство жизни. История выступает как самотворящий процесс: она себя ищет, и она себя придумывает. Люди в истории всегда имеют дело с опрокинутыми в прошлое результатами как своими отсчетными точками.

Ты можешь умно возражать вместе с Чернышевским, что «история – не тротуар Невского проспекта» [5] . Можешь говорить о «зигзагах истории», усложнять и утончать представление о ней, а все-таки от ее магистральности не уйти. Вот та речевая и поведенческая конструкция, в рамках которой обустраивался человек. Но конструкция, которая никогда не исчерпывала его повседневного существования. Не только за пределами домена Homo historicus – территории, где история впервые сформировалась и откуда повела экспансию, но и в пределах ее самой.

Все, что явственно прослеживается в феномене о революции и обязывает нас его учесть.

– Есть знаменитое дойчеровское определение Октября – «незаконченная революция [6] ». Мой вопрос, можно ли вообще закончить революцию, вовремя ее не раздавив? Попробуй сформулировать свою мысль насчет этой проблемы.

– Свернем в текущий момент. С одной стороны, есть я – автор, а с другой стороны – событие 3–4 октября 1993 года. У меня формируется новая отсчетная точка сознания: все, что я знаю и о чем думаю, я отсчитываю от этого события. Как нам это увязать в разговоре о революции? Состояние шока, потрясения, рубежа заставляет переосмысливать вещи, к которым я раньше пришел. И все теперь увязывается для меня в сюжет, выраженный словами: остановить революцию!

– Не странно ли, что в момент, когда в Думу выбрали Жириновского, ты заговорил о необходимости остановить революцию?