Скрытый период гонореи длится от трех до пяти дней. Матрос, заразившийся в Сингапуре, приходил в Гонконг к ее клиническому началу и начинал там свое лечение. Начавший лечиться в Гонконге через три дня был в Шанхае и попадал к нам, если это было английское, датское или шведское судно. Такое «расписание» оказалось пригодным лишь до тех пор, пока гонококки поддавались лечению пенициллином или сульфа-препаратами. Когда появились первые резистентные штаммы (виды) гонококков, больного выписывали из больницы до окончания курса лечения. С сифилисом дело обстояло намного хуже. Немного лечения иногда бывает хуже, чем всякое его отсутствие. Сифилис заканчивается выздоровлением без лечения в сорока процентах случаев, но никто не может сказать, что представляет собой данный конкретный случай: пройдет заболевание само или нет. Врач обязан начать лечение, хотя бы для того, чтобы сделать больного безопасным для другой женщины.

Моряки, конечно, самый неблагодарный народ в этом отношении. Доктор Андерсон рассказывал мне, как в Сингапуре лечил от гонореи почти весь экипаж голландского торгового судна, которое в Амстердаме взяло на борт женщину-повара. Она была больна гонореей и за отдельную плату заразила весь экипаж от капитана до младшего кочегара. Сначала моряки скрывали друг от друга, что у них появились симптомы гонореи, но вскоре стало ясно, что больны все. Судно шло в Батавию (Джакарта), но капитан решил завернуть в Сингапур. Он боялся, что в голландском порту его корабль станет предметом насмешек всей колонии.

Случай действительно анекдотический, хотя и печальный. После истории с «Летучим Голландцем» это, по-моему, самая крупная катастрофа на нидерландском торговом флоте. А кухарка, наверное, купила себе в Амстердаме небольшой ресторанчик и живет припеваючи.

За рубежом распространению венерических болезней препятствовать практически невозможно по многим причинам. Например, далеко не во всех странах врач имеет право сообщить жене, что ее муж болен сифилисом, так как на это требуется согласие мужа, и наоборот. В результате заболевают оба супруга. Такой случай был в моей врачебной практике.

В Шанхае жил некий барон. Он был французского происхождения: его предки бежали из Франции в Россию после Первой французской революции. Сам он родился и жил в России, служил в каком-то гвардейском полку и во время революции бежал в Китай. Очевидно, сказалась семейная традиция: бегать от каждой революции. Он был женат на русской женщине, и у них была красивая дочь. Я о ней слышал, но никогда ее не встречал. И вот эта самая дочь, окончив среднюю школу, убежала в Ханькоу (несколько сот километров к западу от Шанхая), порт на Янцзы, где также находились иностранные концессии и постоянно стояли итальянские и французские канонерки. Она решила осчастливить офицерский состав этих кораблей и стала профессиональной проституткой. Ей нравилась такая жизнь: танцы, шампанское, смена впечатлений и большие деньги. Бойкая была баронесса. Потом она переехала в Шанхай, где и продолжала свою чрезвычайно полезную деятельность.

В один прекрасный день бой принес мне визитную карточку с титулом «Баронесса такая-то...». «Ага, — подумал я, — старая знакомая». Вошла дама, уже не первой молодости, но все еще красивая. С очаровательной непринужденностью, свойственной представительницам самой древней профессии мира, она сказала: «Доктор, посмотрите, что у меня тут». Я осмотрел ее и сказал: «У вас, наверное, мягкий шанкр, и вас надо лечить». Она ничуть не удивилась и сразу согласилась начать лечение. Через неделю ко мне на прием пришел русский полицейский из английской полиции, молодой красавец, блондин, и, смущаясь, рассказал, что его беспокоит. «Раздевайтесь, — сказал я ему и начал осмотр. — У вас, по всей вероятности, мягкий шанкр». — «Что это такое?» — спросил он. — «Это венерическая болезнь, и вам надо лечиться».

Бедняга побледнел: «Нет, этого не может быть, доктор, я никогда не ходил в публичные дома, я живу только с женой... С баронессой де ...», — не без гордости добавил он. Эта «баронесса де...», конечно, наставляла рога молодому дураку. Если в прошлом она была на содержании у франко-итальянского флота, то, естественно, бедного русского полицейского ей было мало - с финансовой точки зрения, я имею в виду.

Из учебников сексологии известно, что у проституток бывает один любовник, которого они искренне любят. Все остальные - бизнес. Возможно, баронесса по-своему любила этого полицейского, но он стал жертвой ее бизнеса.

Одним из самых страшных каналов распространения венерических болезней, прежде всего из-за трудностей медицинского контроля, является проституция. У меня в течение многих месяцев был «клиент», здоровенный негр. Он содержал небольшой публичный дом в портовой части города, и на него работали двенадцать-пятнадцать бедных русских девушек. Один раз в месяц он приводил их на осмотр.

Я производил осмотр, брал необходимые анализы и отсылал их в лабораторию, понимая, что все это не гарантирует посетителей публичного дома от заболевания венерической болезнью. Допустим, в момент осмотра у женщины-проститутки все было в порядке, но, вернувшись в свое заведение, в течение получаса она могла вступить в связь с каким-нибудь пьяным матросом и тут же оказаться зараженной. А через неделю приходил ответ из лаборатории, что она здорова. Я подозреваю, что негр приводил девиц из чисто рекламных целей. Мы были врачами, обслуживающими полицию, и он, наверное, вывешивал лабораторные ответы (с печатью фирмы «М») на стене для клиентов, чтобы те видели его заботу о них и могли оценить высокий уровень сервиса. На самом же деле эти анализы ровно ничего не стоили.

Я очень сомневаюсь в ценности подобных осмотров, и это для меня является главным аргументом в необходимости борьбы с проституцией. Чтобы контролировать распространение венерических болезней, следовало бы осматривать не женщин, а мужчин, которые к ним ходят. Но это практически неосуществимо.

Лечение сифилитика до эры пенициллина обычно способствовало установлению хороших, дружеских отношений между врачом и больным. Лечение проводилось в течение трех лет, больной приходил к врачу раз в неделю, получалось сто пятьдесят шесть встреч. За три года лечения врач узнавал о больном все. Сифилитику скрывать от врача было нечего, и беседы всегда носили доверительный, откровенный характер.