Шрифт:
Семенов предложение принял — от таких подарков судьбы не принято отказываться.
Японский батальон в ОМО перерос в дивизию, в начале октября 1918 года она заняла Читу. Положение на фронте изменилось. На востоке успешно воевали амурские казаки под началом атамана Гамова и уссурийцы, возглавляемые атаманом Калмыковым. Территории под их контролем были значительные.
Гражданская война была в разгаре.
Чита — город наполовину деревянный, наполовину кирпичный , и вовсе не потому, что там поровну было деревянных домов и кирпичных или улица деревянная перемежалась улицей кирпичной. Здесь было полно домов «фифти-фифти»: нижняя часть у таких домов сложена из кирпича, утолщенная, надежная, как крепость, с подвалами, потайными кладовками, схоронками, до которых незнакомый человек никогда не доберется, и верхняя — деревянная, жилая, спальная, с легким сосновым духом, вытягивающим из всякого простуженного организма разную гнойную мокреть и хворь. Семенов любил останавливаться в таких домах. Любил здешние сосны, сизые пади, полные груздей, рыжиков и голубики, кедрачовые заросли, из которых никогда голодным не уйдешь, любил золотой песок мелких речек и чистый, пахнущий смолой воздух.
Любил и городки Читинской округи, забайкальские — Кяхту, Троицкосавск, их церкви и тишину. В Кяхтинском соборе с изящной колокольней и высоким стрельчатым куполом он всегда ставил к иконе Казанской Божьей Матери свечки — благодарил за везение, потом шел в городской сад, под деревья, просто сидел на скамейке, отдыхал душою и мыслями. Хоть и переводилась Кяхта на русский язык как «Пырейное место», а знаменита Кяхта была не пыреем, а чаем. Она стояла на Великом чайном пути, чай шел сюда через Монголию из Южного Китая и отправлялся дальше — на лошадях гигантскими возами доставляли его на нижегородскую ярмарку, откуда растекался он по всей стране, а когда открылась Транссибирская магистраль, пошел по железной дороге прямо в Москву.
От Кяхты рукой подать до Маймачена, который хоть и разделен был границей, а от Кяхты мало чем отличался.
В Читу Семенов въехал на белом пугливом коне, около городского собора остановился, легко выпрыгнул из седла. Лицо у есаула было осветленным, даже глаза и те посветлели.
Он опустил повод, который держал в руке, поклонился городскому собору. Посветлевшие глаза его сделались блестящими, влажными, он огладил пальцами истертые серые камни, попавшиеся под руку, и с пафосом, который не ожидал в себе обнаружить — выходит, появились в нем некие новые качества, недаром ведь говорят: «Жизнь течет — все изменяется», — громко, так, что птицы, сидевшие на портале собора, насторожились, — произнес:
— Здравствуй, милая моя родина! Здравствуй, земля моя дорогая! — Неожиданно закашлялся, почувствовал, как вискам сделалось горячо. — Ты мне снилась по ночам... Отсюда я уже никогда не уйду. Что бы ни произошло.
Он не заметил, как рядом оказалась Маша — она вообще умела возникать из ничего, из воздуха, из бестелесной тени — также опустилась на колени. Взяла из рук Семенова серый грязный камень и поцеловала его.
По рядам казаков, окруживших предводителя, пополз одобрительный говорок:
— Молодец девка!
— Ей дать саблю, она и саблей будет неплохо махать.
— И атаман — молодец! Такую кралю себе оторвал! Царица, а не краля, любой казачий круг украсит.
Семенова все чаще и чаще стали называть атаманом: атаман да атаман. Не есаул, не «ваше высокоблагородие», а — атаман. Сам Семенов понимал, что самое лучшее — величать себя атаманом. Эта мысль запала ему в голову — действительно, есаул не может командовать ни корпусом, ни дивизиями — это дело генерал-лейтенантов да генерал-майоров, в царское время даже полками иногда командовали генералы, поэтому быть есаулом — этого мало, Семенов перерос это звание.
Вскоре приказы и разные штабные документы он начал подписывать «Атаман Семенов», а на погонах семеновских солдат появились литеры «АС». Ему казалось, что центр мира переместился в Читу, но это было не так — центр мира находился в Омске.
В Омске произошел переворот. Директория [56] , правившая Сибирью, была свергнута. Слишком уж криворукой, разноногой, пустоголовой была Сибирская Директория, максимум, что умели делать купчишки и прочий люд, заседавший в ней, — пить водку и в нетрезвом состоянии палить из охотничьих ружей по пустым бутылкам и глиняным горшкам... Поэтому когда в Читу поступило телеграфное сообщение из Омска о свержении Директории, Семенов лишь похлопал в ладоши: браво!
56
Директория, правившая Сибирью... — Временное всероссийское правительство, создано Уфимским государственным совещанием 23 сентября 1918 г. В октябре в Омске был создан Совет министров, 4 ноября военным и морским министром был назначен А.В. Колчак, В ночь на 18 ноября 1918 г. Директория, так и не сумевшая добиться реальной власти, была распущена.
Малость поразмышляв, поддержал он и назначение адмирала Колчака военным министром Сибирского правительства. Хотя в следующую минуту задумался и озадаченно потер пальцами лоб — а сможет ли Колчак, которому до сих пор была подвластна водная стихия, подчинить себе стихию суши? Да и человек он нервный, чуть что — в бутылку лезет, голос у него, вместо того чтобы быть железным, в пиковой ситуации начинает дрожать, как у обиженного гимназиста. Конечно, из самого Семенова военный министр был бы получше, но до Омска было далеко, ехать туда не хотелось, и поэтому Семенов дал согласную отмашку: Колчак так Колчак.
В Омске тем временем были арестованы три офицера, свергнувшие Директорию, — Катанаев, Красильников и Волков. Этих людей, не будучи знакомым с ними, Семенов посчитал своими: все трое принадлежали к Сибирскому казачьему войску, — поэтому он отправил в Омск телеграмму с требованием немедленно освободить их. С ним по прямому проводу соединился Омск, и новоиспеченного атамана в лоб спросили: готов ли он поддержать назначение адмирала Колчака Верховным правителем России?
— Верховным правителем России? — изумленно переспросил Семенов, стоя в аппаратной и перебирая пальцами длинную узкую ленту. — Это что-то новое.