— Теперь ты вряд ли успеешь, она, ведь, послезавтра уезжает.

— Посмотрим, может, и успею.

Утром мне повезло. Я вышел на реку и нашел там Прокофьевну одну. Она полоскала белье. Чтобы начать разговор, я сказал:

— Бабушка, давайте я вам помогу выжимать.

— Сама выжму, буркнула она, не поднимая головы.

— Да зачем же, когда я могу! Смотрите, какой я здоровый. А вам трудно.

Она промолчала, только сильней затрепала в воде какую-то рубашонку, так что всего меня окатила брызгами. Тогда я приступил прямо к делу.

— Вот что, бабушка. Вы меня за баптиста считаете, да? Вон даже разговаривать не хотите. А, ведь, я не баптист вовсе.

Она быстро обернулась и недоверчиво оглядела меня. Один рог у нее склонился набок.

— Как это, то есть, не баптист?

— Да так, очень просто. Не только не баптист, а совсем даже и неверующий. Это тебе наврали. Я даже знаю, кто и наврал: Коля. Он пошутил над тобой.

Она подумала, подумала и вдруг отрезала:

— Будет брехать-то! Знаем мы, какие вы неверующие.

— Нет, правда, бабушка. Спроси хоть Илюшу или Ваню своего спроси. Он знает.

— Нечего и спрашивать. Видать сову по полету, как она летает. Я еще тебя с первого разу узнала, когда никто не говорил мне. У те и выговор-то ихний — баптицкий.

— Выговор? — засмеялся я. — Баптистский выговор?

— А ты — нечего тут расхахатывать. Ступай, куда шел.

За пригорком показалась Колина голова. Я обрадовался, что он хоть увидал меня, когда я смеялся, — пусть подумает, что мы с Прокофьевной разговорились и я от этого веселый.

— Ну что? — спросил он, когда мы встретились.

— Дело идет, — соврал я. — Завтра она сама тебе скажет.

Однако дело у меня шло вовсе не так уж блестяще, как я хвастал. До отъезда Прокофьевны оставалось всего два дня. Один из них я уже смазал своей неудачной попыткой. А завтра, перед прощаньем, возле Прокофьевны, должно быть, все время будут ребята. Пожалуй, Коля-то выиграет…

Весь день я только и делал, что придумывал, как бы это добиться, чтобы Прокофьевна поверила мне и перестала меня ненавидеть. И, по совести сказать, ничего не придумал. Конечно, можно было, например, попросить Илюшу. Не мог же он участвовать в Колиной затее вышутить меня. А уж ему-то она поверила бы. Но как раз к нему обращаться нельзя было. Неловко же: над взрослым человеком подшутили, а он не может выкрутиться сам, идет просить защиты. Ваню тоже не хотелось просить. Как-никак он все-таки дал пионерское слово. Рассказывая мне, он не нарушил его, потому что насчет меня ничего не обещал. А если бы он рассказал все бабушке, то вышло бы прямое нарушение.

После обеда ко мне зашел Илюша.

— Ты когда едешь? У тебя, ведь, кончается отпуск?

— Да, в пятницу на работу надо. Я вчера хотел, да вот отложил на день — на два.

— Знаешь что? Поезжай завтра с Прокофьевной. Боюсь я одну ее пускать. Старуха все-таки. А ты бы поглядел за ней.

— Да я-то с удовольствием. Только не поедет она со мной.

— Поедет, я еще раз поговорю с ней. Да, кстати, ты знаешь, почему она так ненавидит тебя?

— Почему?

— Ей кто-то сказал, что ты баптист. Сейчас она спрашивала, правда это или нет.

— Ну, и что же ты?

— Засмеялся, конечно. А потом сказал, что враки это.

— Поверила она?

— Я думаю, поверила.

У меня опять появилась надежда. Может быть, Коля еще и не выиграет. Ведь, самое главное сделано: Прокофьевна знает, что я не баптист, сам Илюша сказал ей, и она поверила. Значит… Значит, пожалуй, Коленька-то останется с носом.

Надо было торопиться. До ужина оставалось немного. Вечером Прокофьевна могла, как вчера, все время пробыть с ребятами. А завтра — кто знает. Вздумают в последний раз повести ее куда-нибудь, или она станет показывать им, учить по хозяйству. Да мало ли что может случиться. А, ведь, сделать все надо раньше отъезда, чтобы Коля увидал. После неинтересно будет.

Я никуда не пошел, а все время вертелся на виду. Коля, должно быть, сообразил, что я собираюсь ринуться в атаку, и не упускал меня из виду. Прокофьевна несколько раз проходила мимо меня, но всякий раз с ней кто-нибудь был. Я заметил, что она искоса оглядывает меня, но так и не разобрал, перестала она злиться или нет.

Наконец мы встретились один-на-один. Я еще издали увидал, что идет она только ко мне, только затем, чтобы поговорить со мной. Мне хотелось оглянуться на Колю — вот, мол, смотри: кто выиграл? Но я не успел, Прокофьевна была уже возле меня. От радости я схватился за голову, хотя был без шапки и, не знаю для чего, сказал:

— Добрый вечер, бабушка.

— Солнышко-то вон еще где, — ответила она. — День еще.

— Ах, да, правда, ведь, день… Ну, как же, бабушка, едем завтра? Илюша мне говорил…

— Говорил, говорил. Как же, и мне говорил.

Она тряхнула рогами и уставилась на меня. Потом тихо сердитым басом сказала:

— Ты… это… Не езди лучше со мной… Лучше в другом вагоне…

Тут ей показалось, наверно, что она чересчур строга со мной. И дальше она постаралась говорить мягче, даже как-будто ласковей.