Затем Гук начал однажды хвастать, что помешал совершить предательство резервисту КГБ — одному из тех, кого в семидесятых годах взяли на работу в организации, не входящие в структуру самого КГБ, но тесно связанные с ним. Этот человек был направлен в Лондон. Будучи уже женатым на русской, он влюбился в англичанку.

Не зная, что делать, он пришел к Гуку. Рассказав все как есть, он признался, что потерял голову, и попросил совета. Гук сделал вид, будто с сочувствием относится к несчастному влюбленному.

— Ничего страшного, — сказал он. — Главное — не пороть горячку. Посмотрим, что можно придумать.

Однако это были пустые слова. Гук немедленно отправил в Москву соответствующую телеграмму, а когда были оформлены документы и куплен авиабилет, он явился на квартиру к этому человеку в пять утра и, разбудив его, приказал:

— Быстрее! Одевайтесь! Срочное дело!

Впихнув бедного парня, полусонного, в машину, он привез его сначала в посольство, а оттуда препроводил в аэропорт и первым же рейсом отправил в Москву.

Алкоголь неизменно подвигал Гука к хвастовству.

Он любил рассказывать, например, как, находясь в Нью-Йорке, обнаружил тайное убежище Николая Хохлова — бывшего сотрудника КГБ, вставшего на путь предательства, — и предложил Центру ликвидировать его. Ему было отказано в этом на том основании, что имеются куда более важные «мишени». И точно то же произошло, когда Гук задумал убрать дочь Сталина Светлану Аллилуеву, которая в то время проживала в Америке. Но сколько бы он ни возвеличивал себя, в действительности он являлся, скорее, серьезной помехой для КГБ: крайне низкий интеллект, неспособность адекватно оценивать ситуацию, алкогольная зависимость и консервативное мышление не позволяли ему успешно справляться со своими обязанностями, и вследствие этого Центр не получал более или менее ясного представления о реальной обстановке в Англии. Его характер лучше всего определялся русским словом «самодур», под которым подразумевается мелкий тиран, склонный к безумным выходкам и вообще дурацким поступкам. Одна из его навязчивых идей была связана с метро. Он требовал, чтобы его сотрудники как можно реже пользовались метро, отдавая предпочтение наземным видам транспорта. И объяснял это тем, что за многими рекламными панелями, установленными вдоль стен на станциях подземки, в застекленных будках укрываются сотрудники английской службы безопасности, осуществляющие слежку за сотрудниками КГБ.

Враждебное отношение Гука ко мне передалось тем сотрудникам лондонского отделения, кто готов был лизать сапоги и ему, и его подручному Никитенко. Одним из них являлся аналитик и составитель политических отчетов Валерий Егошин. Узколицый, с близко посаженными глазами, тонкими губами и каштановыми волосами, которые летом выгорали настолько, что казались почти белыми, Егошин обладал довольно суровой, аскетической и в какой-то мере интеллигентной внешностью, придававшей ему сходство с учеными-историками. Мало того, что он был подлинным кладезем бесценнейших сведений, он еще отличался и уникальной способностью составлять обстоятельные, внушающие доверие отчеты на основе всего лишь разрозненных фактов, почерпнутых им из газет, журналов, информационных сообщений и пресс-конференций. Свободно читая по-английски, он умудрялся просматривать горы печатного материала, что позволяло ему регулярно писать по одной, а то и по две серьезные докладные записки в день.

Имея под своим началом такого аналитика, как Егошин, Гук вправе был считать себя счастливчиком, поскольку о работе зарубежного отделения КГБ судили в первую очередь по политическим отчетам. Сообщения о происходящих в стране событиях должны были отправляться в Центр ежедневно независимо ни от чего. Наступал ли уик-энд или сотрудник, отвечавший за данное направление работы, внезапно заболевал — все это не имело никакого значения: порядок при любых обстоятельствах не мог нарушаться. Сам Гук не был в состоянии составлять отчеты: его способности были столь ограниченны, что он часто даже не понимал, о чем говорилось в докладных. Зато он с удовольствием ставил под отчетами свою подпись, приписывая себе буквально все, что в действительности выходило из-под пера Егошина. Так что не было ничего удивительного в том, что он ценил своего аналитика выше всех остальных своих подчиненных. Егошин, со своей стороны, был преданным ему соглядатаем, вечно нашептывавшим на ухо Гуку что-нибудь выведанное им о своих коллегах и способное при случае их дискредитировать. Еще до моего прибытия в Лондон он прослышал, что я тоже был политическим аналитиком, и уже одно только это заранее возбудило в нем ко мне неприязнь: он считал себя единственным аналитиком, знающим, как следует подавать информацию в Центр, и, пытаясь сохранить незыблемым свое положение, настроился заведомо враждебно по отношению ко мне. Поскольку же главным направлением моей работы в КГБ являлось как раз составление аналитических отчетов по политической проблематике, я был фактически бессилен что-либо изменить. Короче, едва я ступил на порог посольства, как обнаружил, что меня обложили со всех сторон.

Мне не потребовалось много времени, чтобы заметить, что отношения между посольством и отделением КГБ далеки от сердечных и что само отделение расколото на противостоящие друг другу клики. Игорь Титов работал под малонадежным прикрытием корреспондента «Нового времени» — полуофициального еженедельника, освещавшего международную проблематику и издававшегося на английском и нескольких других языках. Так как в силу своего положения ему приходилось отлучаться из отделения на большую часть дня, он решил, что для собственного же блага ему выгоднее сохранять добрые отношения с Гуком и Никитенко, и стал их верным приспешником.

Еще одним жалким приспешником Гука был Слава Мишустин. Гук передал в его ведение сектор И (информация). В его обязанности входит сбор и систематизирование поступающих в отделение сведений, в том числе касавшиеся ресторанов и прочих мест, где наши сотрудники встречались с осведомителями и своими агентами.

Отмечу в связи с этим, что, согласно установленным свыше правилам, один и тот же ресторан не мог использоваться для встреч чаше одного раза в шесть месяцев, и поэтому нам предписывалось проверять соответствующий список перед тем, как заказывать столик. Подобного рода занятие давало Мишустину возможность осуществлять слежку за любым сотрудником. Если бы он был нормальным, доброжелательным парнем, все бы шло хорошо, но он был вредный, злобный человек. Такой же, как и его жена, работавшая в посольстве бухгалтером.

Оба они только и делали, что собирали компромат на кого только можно, и обо всем докладывали Гуку.

На второй день моего пребывания в Лондоне, после того как мне удалось, к великой моей радости, вырваться из этого рассадника интриг, я предпринял вечером то, о чем мечтал в течение нескольких лет, — позвонил по заветному номеру. Еше не зная толком, что за люди прохаживаются по улице и откуда ведется наблюдение, я незаметно юркнул в телефонную будку и набрал нужный мне номер. Нетрудно представить, какое облегчение и какую радость я испытал, услышав на другом конце провода голос Эндрю, всего лишь записанный на пленку, но, несомненно, это был голос Эндрю.