Форин-офис находился за Сант-Стивенс-Грин, если идти со стороны Лиффи. Грин был сейчас уайт*. "Поссать хоть напоследок на ирландскую землю".
– Залез в куртину каких-то декоративных кустов: попробовал вывести на снегу по-английски "fuсk", но на "с" и "k" не хватило мочи. "Fu" - тоже неплохо, подумал он каверзно.

В отделении для гастарбайтеров набилось полно китайцев или вьетнамцев, было несколько негров да пара русских. От них он узнал, что надо оплатить визу, занял очередь за каким-то индусом и побрел искать банк, ругаясь про себя. "Вот сволочи, даже тут стараются выцыганить трудовые муньки!" После обеда получил вожделенную зеленую вклейку в паспорт и с лёгким сердцем вышел на морозец из душной конуры.

Зашёл в агентство, купил билет на самолет. Чернявая ирландка с крючковатым носом и глазами навыкате (оказалась тоже русской, из Москвы) нашла то, что нужно: утренний рейс из Шеннона. Шеннон так Шеннон - добираться даже ближе. Правда, придётся с вечера туда приехать, зато прилетит домой тридцатого и отоспится перед праздником. Жене решил не звонить - сделает сюрприз на Новый год.

Надо же ещё купить какие-то подарки ей, детям, родителям, сестре и племяннице: сейчас у них тут распродажи, хотя Берни говорит, что это -- надувалово, и настоящие распродажи начнутся после Нового года. Но, тем не менее, не явишься же с пустыми руками. Ну, друзьям хватит по бутылке виски из дьюти-фри, отцу - коньяк французский, брату жены -- тоже какую-нибудь дрянь. А вот ради дам придется расстараться. Тут где-то торговый центр рядом с Сант-Стивенс-Грин и улица магазинов.

Народу везде - пушкой не прошибёшь: все с пакетами, все "делают шопинг". А кто работает, блин, русские, что ли? Хотя он - русский и тоже болтается без дела. Накупил всякой ерунды и детям, и матери с сестрой. Везде просил: "Кэн ю гив ми э дискаунт?" - скидку давали не везде. "У, жадная ирландская морда! Чтобы у тебя индюк сгорел на Кристмас!". А жене решил подарить что-нибудь особенное. Вышел на улицу с двумя бумажными пакетами, направился по Графтон-стрит в сторону Тринити-колледж.

Увидел магазин нижнего женского белья. Вот что-нибудь такое... Двери разъехались - и он сразу почувствовал неладное: в магазине было пусто, ни одного покупателя, только три шоп-эссистентши* возле мраморной конторки в позе трёх граций под двумя голубками в одних трусах во всю стену. Заметив Игоря, все трое, с улыбками, крадучись, направились в его сторону, сложив руки в замок у самого лона:

– А ю окей?

Боковым зрением уже читал этикетки: везде трехзначные цифры перед точкой. "Ай-м нот окей! Ай-м даже совсем не окей... За такой цена моя покупай дубленка мой жена, а не только красные трусы из трех ниточек и спаренный тюбетейка для сиамских близнецов. Понимай вы это, ледис, три болшой белый женщин?" Но вслух только: "Йес..." И пятясь к двери: "Ит воз мистейк. Сорри..."*. А они наступают, изголодавшись по покупателям, - может, это даже какие-нибудь нимфоманки шопинга? "А ю интрестид ин линжери?* (Он остановился перед витриной с женскими торсами в трусах и лифчиках.) Пехапс ви кэн хелп ю..."* Пехапс-пехапс - перепихапс бы вас всех, да мне некогда. "Сим-сим откройся" - но сим-сим не открывался. Это - западня! Здесь, наверно, какой-нибудь дёти-клаб* внизу - всех заработанных за год денег не хватит, чтобы потом рассчитаться. А девки неплохие, краше обычных ирландок. Можно было и задержаться: не ровен час, эксклюзивный показ на себе своих моделей устроят - если бы не поезд. Наконец, двери раскрылись, - Игорь, не глядя, пятился мимо них -- и выскочил на улицу, оставив трёх разочарованных граций с их драгоценными "грациями"* и "тюбетейками". Купил линжери якобы от Calvin Klein в каком-то узком проулке в десять раз дешевле.

По улице, сияющей рождественскими огнями, вплетёнными в траурные венки и гирлянды, с Санта-Клаусами и хлевами, с хором в красных колпачках и каким-то антиглобалистом, толкающим речь в окружении глобалистов, вышел на берег Лиффи. "И гуляя вдоль по Лиффи, видел разные там лифы!
– продекламировал он под впечатлением от элитного магазина.
– Хреновый из меня поэт..." Тогда была мода носить под майкой бюстгальтеры бретельками наружу. Сейчас бретельки спрятаны под шарфами и куртками. "Замёрзли, суки!" - шел и радовался. Здесь, наверно, шлялся этот бездельник, пархатый Одиссей?.. На двухэтажном бусе доехал до Хьюстон-трэйн-стейшн. Уже в сумерках его несло в тёплом вагоне с лёгким покачиванием среди заснеженных пустошей, с островами чёрного вереска. Когда ж, зелёный край, ты скроешься за паром голубым!

На следующий день, в канун Рождества, заказов было мало: очевидно, христианский мир подготовился к индюшачьей гекатомбе. На работу вышла едва ли половина всего штата. Они с Пориком выполняли редкие заказы, в промежутках наводили порядок в загаженном цехе. Как всегда, играла музыка, вдруг бархатный баритон запел: "From Russia with Love"*.

И тут же, переделав слова, Игорь стал подпевать: "To Russia with love I`m flying from you..."* Порик остановился и задумчиво прислушался. В этот момент в цех вошел Пэш с маленьким желтым конвертом, в каких выдавали зарплату. Нахмурился, словно подумал: что этот русский себе позволяет, - но затем, поняв соль, расцвёл в улыбке и показал большой палец.

– Игор! Зис ис фо ю (Это тебе.), - протянул конверт.

– Сенк ю эвэ соу муч!

Тот развернулся и махнул рукой: нот эт ол. В конверте с отпускными было больше, чем он ожидал. Про себя отметил, что уже без внутреннего сопротивления произносит на ирландский манер: "фок", "муни", "хау муч", "Руша"... "С волками жить, по-волчьи выть!" -- Хотя в последнем случае так даже привычнее, и какая-то нежность слышится: Ру-у-уша...

Разошлись рано, после обеда уже никого не было: сочельник, "кристмас ив". Закончив уборку, Игорь уехал последним. По дороге завернул в поб, там тоже было пусто: во дворе - ни одной машины, в зале - ни одного посетителя. За стойкой протирала стаканы сама Ниф, владелица заведения, - видимо, собиралась закрываться, однако дружелюбно улыбнулась: "Мерри кристмас".
– "Мерри кристмас ту ю ту-у-у. Вери кольд!.." - Он сам первый поёжился и заказал "Гиннесс", желая пресечь разговоры о погоде. Пока Ниф готовила ему пиво, несколько раз доливая и отстаивая, она тараторила только о ней, проклятой. "Чёрт меня дёрнул первым начать про верикольд. Ответил бы ей про то, как холодно в Сибири, и на этом бы разговор закончился", - думал Игорь.

Взял бокал, сел за дальним столиком, чтобы больше ничего не слышать. Начал пробираться губами через плотную, как сливочный крем, шапку к живительной влаге. Заказал еще пинту. Ниф закончила протирать посуду и что-то переставляла у себя за стойкой, поглядывая на него. Когда поднимал глаза, она тут же улыбалась. "О, лицемеры!
– думал он.
– Видно, нужно идти ставить своего индюка, а тут сидит этот русский и пиво дует". Не стал дольше мучить её, пожелал ещё раз весёлого Рождества и вышел из поба - с полным животом жидкости, с колкой отрыжкой и острой тоской, которая сейчас, в преддверии чужого праздника, стала просто невыносимой: впереди его ожидала неделя полного одиночества. Даже пивной хмель не смог её разогнать, напротив, она вытеснила лёгкую эйфорию. "Это потому что пиво заказал... Надо брать виски -- тогда было бы всё по-другому", думал он, садясь на велосипед. Вспомнил, что дома его ждёт бутылка порто.