Шрифт:
А кот Берендей, освобожденный из сарая маленькой Юлькой, как ни в чем не бывало бродил по двору и насмешливо поглядывал на Фимку зелеными глазами.
Пощечина
На Скумбрийном еще много солнца, песок горяч, тепла вода, но Лешка знал: осень уже пришла — ветры изо дня в день становились все солонее.
Ушли рыбацкие парусные шаланды.
— А я вот остался, — проводив рыбаков, сказал Лешка, и было непонятно, кого он хотел этим утешить: то ли самого себя, то ли плоский песчаный остров, на котором совсем недавно дымили костры, звучали громкие голоса и сушились на берегу рыбацкие сети.
Нет, Лешка не грустил. Разве можно грустить, когда небо здесь еще так светло и зовуще, что даже стоящему на земле кажется, будто он парит в нем, как птица? А сумерки с колдующей и хмельной далью? А звезды? Похоже, дунет ветер чуть посильнее — они, кружась, начнут падать вниз, как желтые листья.
На острове, который все лето был шумным рыбачьим табором, с лабазом, рыбокоптильней и обжитыми куренями, остались лишь трое: начальник причала дед Максим, его жена бабка Ксения и с ними их внук Лешка.
Дед Максим, как только скрылись вдали последние паруса, сказал:
— К отцу собирайся. Требует. Видно, так надо, Лешка.
Своего сына Виктора, Лешкиного отца, дед не любил. Будь на острове школа, он никуда бы не отпустил Лешку. Да и бабке Ксении грустно с ним расставаться.
— А, Максим… — сказала она. — В марте Ольга к нам вернется, будет по-прежнему заниматься с Лешкой. Пусть останется…
Дед поглядел на свою подругу и сказал, хмурясь:
— Один Лешка на острове, без товарищей.
— А мы разве не товарищи Лешке? А рыбаки? С ними рыбачил он целое лето…
— Сейчас бродит по острову один — то с морем шепчется, то с луной.
Последние слова деда заставили бабку Ксению с ним согласиться. Но Лешка не хотел покинуть свой остров Скумбрийный.
— Останусь, трудно вам без меня, одни…
— Проживем. И радио у нас есть. И кот Фомка… — ласково глядя на внука, сказала бабка Ксения.
Дед кивнул головой, закурил и, шумно сплевывая табачную горечь, подошел ближе к воде.
— Ты, Лешка, не журись! — обернувшись, промолвил он.
Лешка улыбнулся деду и, посвистывая, направился в глубь острова, к ставку, окруженному со всех сторон камышами.
Долго в какой-то настороженной задумчивости глядел Лешка на воду. Ничего в этом ставке не водилось. Ни рыбы. Ни вьюнов. Даже неприхотливые чайки и те всегда пролетали мимо темной неподвижной воды.
— Совсем ты бесполезная, — осуждающе произнес Лешка.
Но, пожалуй, он был неправ. Ставок служил зеркалом небу. В него весело гляделись и чубатые, как детвора, камыши. Сейчас над ним проплывали лиловые облака. Лиловым стал и ставок, и вдруг что-то, плеснув в нем, золотисто сверкнуло и таким же блеском отразилось на Лешкином лице. Вынырнувший из воды молодой карпик нарушил покой ставка. В нем появилась жизнь. И он, Лешка, забросивший сюда мальков зеркального карпа в начале весны, творец этой самой жизни!
Мальчику хотелось петь. Но голоса у него не было. Он только протяжно, весело прокричал:
— Трам, трам, трам!
Затем, шумно раздвигая камыши, бросился к морю.
— Трам, трам, трам! — снова прокричал он. — Ну, вот и в ставке рыба… Ты, море, не задавайся!..
Над островом опускался вечер. Было тепло и тихо. Спал ветер. Спала вода. И Лешке даже показалось, что он видит голову спящей воды. У нее белое, как пена, лицо и длинные темно-зеленые косы. Нет, это только померещилось… Лешка рассмеялся. Но, вспомнив о своем близком отъезде, притих и задумался. Что ждет его в городе? Ведь здесь все — до самой малой песчинки — знакомо ему. И Лешка чуть слышно сказал.
— Прощай, Скумбрийный!..
Он сказал это морю, и чайкам — вещуньям рыбацкой погоды, и месяцу, и крабу, что вылез из воды, ворочая клешнями мелкий, как зерна гречихи, гравий.
— Прощай! — сказал он и далекой звезде, и длинному голубому лучу, скользнувшему вдоль берега.
Когда он вернулся домой, кот Фомка, рыжий, с белыми лапами, игриво бросился к нему из-под кровати.
Лешка, не обратив на него внимания, прошел мимо.
Море, всю ночь дышавшее на остров, оставило на нем свое дыхание в виде жемчужных капель на кустарниках скумпии. Дул восточный ветер левант — любимец деда. Здесь на острове у каждого был свой любимый ветер. Бабке Ксении нравился дующий прямо с юга, жаркий, соленый. А сердцу Лешки были любезны северные шумные ветры.
В десять часов утра к причалу Скумбрийного подошел катер «Бирюза». Лешка, обняв деда и бабку, с чемоданом на плече поднялся на палубу катера.
— Пиши нам, Лешка, не забывай, — сказал дед на прощание.
А бабка ничего не сказала. Она стояла на причале в своем новом платье, которое делало ее похожей на красивый яркий цветок, и вытирала платком бегущие по лицу слезы.
Зарокотал мотор катера.
— Эй, просуши глаза, бабка! — как можно громче закричал Лешка.
А теплая островная осень, словно какая-нибудь озорная рыбацкая девчонка, дразнила чаек стайкой-другой хамсы и, смеясь, заигрывала с волной.