Уложив Яну в постель, Маша старательно подоткнула одеяло и отправилась на кухню. Включила чайник и замерла перед окном, зябко обхватив себя руками.

За спиной зашуршало.

Обмирая, Маша оглянулась. По клетке метался Мыш, сердито пищал, рылся в рваной газетной бумаге. На его белом боку отчетливо виднелась влажная проплешина, облепленная мелкой мусорной дрянью. Сдавленно взвизгнув, Маша метнулась в комнату.

Она мерно раскачивалась в кресле, мучительно хмурясь. Прятаться дальше было глупо. Можно просидеть здесь до прихода Дани… И потом пытаться объяснить ему, что, собственно, произошло. «А ничего такого и не случилось», – прошептала Маша и воровато оглянулась на кроватку. Яна спала, свесив руку, – рыжие тонкие волосы чуть влажны, рот приоткрыт. Маша осторожно повернула дверную ручку. Дочка, потревоженная скрипом, заворочалась, перевернулась на бок и снова мирно засопела, чуть улыбаясь во сне.

На кухне пахло сильнее, чем обычно. К помойному запашку из встроенного в стену мусоропровода, к въевшимся в стены запахам невкусной еды и хозяйственного мыла примешивался новый дух: от клетки Мыша несильно, но отчетливо несло тухлятиной. Маша, кривясь, подошла поближе, и Мыш запищал требовательно, прыгая на решетку – выпрашивал по обыкновению что-нибудь вкусненькое. Она открыла клетку и ухватила Мыша за хвост. Тот недовольно пискнул, и Маша отдернула руку – показалось, что хвост слишком холодный и какой-то склизкий. Присев на табуретку, она долго, заворожено смотрела на Мыша. Резкий звонок в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Самохина? Педиатра вызывали? – спросила хмурая женщина, проходя в дом. – Показывайте…

– Она заснула, – шепотом ответила Маша, – вы проходите, проходите… сейчас я ее подниму.

Оставив врача осматривать заспанную Яну, Маша снова скользнула на кухню. Открыла клетку, стараясь дышать ртом. Хвост снова показался скользким, и ее передернула от отвращения. Давя подступающую к горлу тошноту, она бегом бросилась к туалету, стараясь не смотреть на Мыша, беспомощно болтавшегося в ее руке. Зажмурившись, бросила его в унитаз и с облегчением спустила воду.

– Мне показалось, – преувеличенно четко сказала она. Слова потонули в грохоте воды.

– Поймите, любой ребенок, сталкиваясь с идеей смерти, испытывает сильное потрясение, – устало объясняла врачиха. – Так что реакция Яны совершенно нормальна.

Маша с облегчением вздохнула, покивала.

– А взгляд, который вас так беспокоит… Думаю, вы просто слишком переживаете за дочку, вот вам и кажется… Попейте успокоительное, пустырника, например…

– Да, нервы шалят, – согласилась Маша. – Она так плакала… Я думала, у нее сейчас сердечко разорвется.

– Ничего-ничего, дети – народец крепкий… Побольше свежего воздуха, дневной сон… Прививки вы уже сделали? Когда в садик?

– Через неделю.

– Вот и чудесно! Это ее отвлечет. Пойдешь играть с детишками, Яночка?

– Пойду, – с энтузиазмом откликнулась Яна, выглядывая из-за маминой ноги.

По стене пробежал таракан, огромный, рыжий, и Маша поежилась. В последнее время от пруссаков не стало спасения. Не помогали ни ловушки, ни яд, ни азрозоль с названием, напоминающим о голливудских боевиках. Маша сняла тапок, хлопнула по стене и дернулась, услышав влажный хруст. Беспомощно уронила тапок и расплакалась.

Это Яна. Ты ведь знаешь, что это Яна, говорил кто-то трезвый внутри. Непонятно, как она это делает – но делает. Она смотрит – и кругом видит смерть. Вспомни, как тяжело тебе стало встречаться с ней глазами. Она стала другая. «И это ненормально. Она с отклонениями», – добавил металлический голос тети Люды. Маша скорчилась, зажимая уши, но голоса не отставали. Вспомни Мыша, говорили они. «Не хочу», – прошептала Маша, но пальцы помнили скользкий живой хвост, и глаза помнили недоуменную морду, тонущую в ржавых недрах унитаза. Это Яна. И соседи уже тоже знают. Вера Ивановна перестала заходить. Она не любит тараканов, а ведь ее тоже одолели – Яне все равно, где и кого… А Палыч полюбил цитировать детские страшилки. «Мама сказала – сунь пальцы в розетку…» Палыч вряд ли что-нибудь заметил – просто Яна ему не нравится. Теперь не нравится. Столкнувшись с ней в коридоре, он пытается проскользнуть мимо как можно быстрее, – а раньше с уханьем подхватывал на руки. И Палыча тоже достали тараканы.

И дело не в том, что она теперь всюду видит смерть. Не в том, признайся, – шептал голос. Вспомни бабушку. Маша замотала головой, кусая губы. «Нет уж – нет уж, умерла так умерла», – нервно засмеялась она. Вот видишь, удовлетворенно сказал голос. Никому это не нужно, вот увидишь. Сама ведь понимаешь.

Да, она все понимает. А вот Яна – ничего. Она маленькая и глупая. Она не понимает, что делает. И вообще ничего такого не делает. Мало ли – взгляд. Это у Маши нервы ни к черту. А Яна нормальна, с ней все в порядке. И она послушная девочка. Просто надо запретить раз и навсегда делать… это.

«Никаких отклонений», – громко сказала Маша. По стене пробежал таракан, и она поспешно подхватила тапок.

– Машенька, это мой одноклассник, Игорь. Это я раздолбай, а он у нас биолог, кандидатскую успел защитить… Ты нам чайку сделай, поболтайте пока, а я сбегаю…

Игорь смущенно улыбнулся Маше.

– Очень рад познакомиться. Вы извините, что так вторгся… иду по улице – и вдруг Данька налетает. Сто лет не виделись…

– Да вы садитесь, – приветливо ответила Маша, – Яночка, поздоровайся с дядей Игорем…