Мужчина в кресле увидел, что Овидайя смотрит на надпись, и произнес:

– «Это добродетель – подчинить тех…

– …перед кем все живут в страхе», – закончил вместо него Овидайя.

Начальнику было лет сорок. На нем были черные бриджи и черный полукафтан, под которым виднелась белая рубашка с кружевом, и шапка с соболиной опушкой. В правой руке он держал книгу в кожаном переплете и рассматривал гостя.

– Я и забыл, что вы владеете латынью.

– Латынью, сеньор, а также несколькими другими языками.

Домселаер проигнорировал его замечание и жестом велел Овидайе присесть на табурет, стоявший в центре комнаты.

– Значит, вы знаете наш девиз. Но, кажется, не понимаете его. Сколько вы находитесь здесь, Овидайя Челон?

– Восемь с половиной недель.

– Я слышал, вы довольно усердно посещаете молебны тюремного священника, несмотря на свое папское лжеучение. Вас не отталкивает будничность наших богослужений?

Овидайя совершенно не понимал, к чему клонит начальник тюрьмы, поэтому осторожно ответил:

– Поскольку я англичанин, то привык жить среди протестантов, сеньор. Кроме того, я ничего не имею против чтений, хоть я и католик. Как бы там ни было, Библия – она Библия и есть.

– Прямо-таки кальвинистская точка зрения. Вам наверняка известно, что всего в паре сотен миль отсюда людей вешают за примерно такие же здравые человеческие рассуждения.

Овидайя решил, что разумнее всего будет просто униженно кивнуть.

– И при том, что вы хотя бы не отказываетесь от предлагаемой вам духовной пищи, работать вы не хотите. Я прав?

– Я очень даже готов работать, сеньор. Я обладаю многими качествами, которые могли бы принести тюрьме пользу, если позволите мне смелость сделать подобное замечание. Наряду со знанием языков я разбираюсь в металлургии, а также других искусствах…

Домселаер оборвал его:

– Я знаю, кто вы и что умеете, Овидайя Челон. Вы – один из тех людей, которых называют учеными. Вы коллекционируете трактаты и удивительные игрушки, тратите попусту время в кофейнях и стоите в тени великих натурфилософов, – он произнес это слово так, словно речь шла о чуме или холере. – Но вы не относитесь к их числу. Разве я не прав?

И, не дожидаясь ответа Овидайи, продолжил. Его низкий голос стал громче, обрушился на заключенного, словно гром:

– Вы не ищете мудрости, вы просто хотите пускать пыль в глаза! Вы цепляете свою начитанность и ученость себе на шляпу, словно перья. Чего у вас в избытке, так это тщеславия! Очевидно, Господь наделил вас разумом, но вы им не пользуетесь.

– Сеньор, я…

– А если и пользуетесь, то только ради того, чтобы измышлять мошеннические комбинации и обманывать честных граждан. Нет, Овидайя Челон, возможно, ваши таланты значительны, но я не стану ими пользоваться!

– Позвольте мне быть вашим самым преданным слугой, сеньор. Я обещаю, что буду работать на вас от заката до рассвета.

Домселаер посмотрел на него так, как смотрят на несмышленого ребенка:

– Речь не идет о том, чего вы хотите. Не идет она также и о том, чего хочу я. А лишь о том, как вам помочь вернуться к свету. И путь познания, тот путь, которым вы шли прежде, до добра вас не довел. Он привел вас сюда. Ваш разум обрек вас на погибель, Овидайя Челон, и снова поступит так же. Лишь тяжкий труд может исправить вашу душу.

В душе Овидайи вскипела невероятной силы ярость, и он едва сдержался, чтобы немедленно не наброситься на этого самовлюбленного кальвинистского живодера, невзирая на последствия. Лишь произнес сдавленным голосом:

– Пилить бразильское дерево? Это рабский труд. А я – дворянин.

Домселаер посмотрел на него с раздражением:

– Здесь вы лишь заблудшая душа. И если таково ваше последнее слово, то вы не оставляете мне выбора.

– Я лучше умру!

– Рано или поздно это наверняка произойдет. Но прежде вы научитесь пользоваться руками.

– Вряд ли вы можете заставить меня. Чтобы сломить мою волю, вам придется сломить и мое тело. И какой вам тогда будет от меня прок?

Вместо ответа начальник взял в руку маленький серебряный колокольчик, стоявший на столике рядом с его креслом, и позвонил. Дверь открылась, и в комнату вошел стражник.

– Этому ничто больше не поможет. Подготовьте водяную камеру.

Овидайя увидел, что лицо стражника расплылось в омерзительной улыбке:

– Как прикажете, сеньор.