В июньский тихий день на станции Ручейки в ожидании городской электрички стоял сельский автобус. Его двери и форточки были открыты, и в салон залетел шмель. Что-то привлекало шмеля здесь: яблочный ли огрызок, или кожура банана, или аромат детских сладостей...
Annotation
Смолев Владимир Викторович
Смолев Владимир Викторович
Спасти насекомое
Спасти насекомое
В июньский тихий день на станции Ручейки в ожидании городской электрички стоял сельский автобус. Его двери и форточки были открыты, и в салон залетел шмель. Что-то привлекало шмеля здесь: яблочный ли огрызок, или кожура банана, или аромат детских сладостей...
Шмель облетел салон. В начале его заинтересовала розовая сумка пенсионерки, однако сел на поручень кресла. Он стал ползать по желтому поручню, деловито обследуя его. Но тут пришла электричка. Сонная площадь мигом оживилась, заполнилась народом и торопливо стала примерять к себе городские образы.
Прибывшие с электричкой люди, бежали от вагонов к автобусу. Видно было, что они нервничали, каждому из них хотелось поскорее занять пассажирское сиденье. Расположившаяся в автобусе до прибытия электрички пенсионерка, теперь гордо наблюдала, как новые пассажиры шумно занимали места.
Потревоженный шмель покинул облюбованный им желтый поручень. Он стал беспокойно метаться по салону. Нервозная атмосфера, в которой неожиданно оказался шмель, вызывала в нем панику. Он летал по салону и не мог найти выхода. Шмелиных сил оставалось все меньше, а выхода не находилось. Пассажиры пока занимали места, рассаживались, не замечали шмеля. Наконец, они расселись и стали передавать кондуктору плату за проезд.
Первыми заметили шмеля дети. Федя не мигая смотрел на него и думал: "Такая большая муха, наверное, больно кусается!". Он следил за ней: "Куда она полетит? Вот-вот нападет на Федю". Но муха неожиданно изменила направление полета. Она прогудела над тетиным плечом. Тетя испуганно вскрикнула:
– Ой! Оса!
– Мама!
– запищала, сидящая рядом с ней девочка, - Боюсь!
Ротик ее скривился, и она уже хотела заплакать, но шмель неожиданно улетел в другую часть салона. Там среди пассажиров была молодая женщина с алыми губками от "Нивеи", с выразительными ресницами от "Лореаль" и в желтой блузе. Она не спеша достала из дамской сумочки дорожную книжонку "Убить зверя" и с нею напала на шмеля. Однако тот, несмотря на свою усталость, почувствовал опасность. Он ловко уклонялся от ударов, куда-то улетал и снова возвращался к желтой блузе. Но молодая особа, будучи достойнейшая "Камели-Классик", не могла простить насекомому уверток и еще более яростно нападала на него. Она еще хлестче махала книжонкой с детективной историей на сто сорока страницах. Расплата шмелю за любопытство была уже неминуема, если бы не случайность.
Очередной удар ста сорока страницами "Убить зверя" пришелся по бутылке "Купеческого". Эту бутылку держал молодой мужчина в джинсовке, чтобы независимо от обстоятельств потягивать из нее пиво. Удар оказался столь неожиданным, что мужчина, каким бы крепким парнем ни считал себя, не удержал ее. Выбитая бутылка глухо стукнула в пол и покатилась под кресла. Пиво из нее стало вытекать.
– Ой! Сумку, Коля, сумку подними, - забеспокоилась интеллигентного вида пассажирка с красиво подстриженными крашеными волосами.
Оскорбленный таким образом мужчина стал хватать ртом воздух. Он хотел выразить возмущение, но не находил для этого слов:
– Ты... Ты... Ты..., - тщетно подбирая слова, он напрягал память, но ничего подходящего в своем "словарике" не находил.
– Ой! Простите!
– испуганно воскликнула, до этого нападавшая на шмеля, женщина. Она забыла о своих несомненных достоинствах: о том, что от ее подмышек источается аромат дорого французского дезодоранта. Она сползла с кресла и поспешила достать укатившуюся бутылку с пивом.
Пока мужчина в джинсовке подбирал нужные слова, пассажиры начали ему пенять:
– Все жрут, жрут, не нажрутся, - заметила пенсионерка. Высказавшись, она отвернулась и стала смотреть в окно, куда-то очень далеко.
– Ты что, не нашел себе лучшего места, где тянуть свое пойло?
– заметила ему другая женщина.
– Никакого уважения к обществу, - вставила третья.
Мужчина же, не найдя нужных слов, наконец, разразился отборной бранью с нецензурщиной. Пассажирки тоже стали кричать и призывать его к совести:
– Он что, совсем уже, что ли?
– Да вы посмотрите на него!
– Чего он орет матами? Тут же дети! Шофер! Поезжайте в милицию!
– Перестаньте, молодой человек, сквернословить!
– В милицию его! В милицию!
Поднялся шум. Правда, другие мужчины, находившиеся в автобусе, проявили много выдержки. Они втайне от женщин были на стороне буяна, но так, чтобы об этом не узнало общество.
– Да я видал вас! Да пошли вы! Ур-р-роды! Соб-баки!
– все далее заводился мужчина.