— Бери свой стакан.

Он захватил свой и бутылку.

— И не суди нас строго, Геш, — сказал Ошуа, направляясь по коридору к своей каюте. — Прежде чем рискнуть всем, человек должен увидеть хоть малейшую надежду на успех. Революция свершается тогда, когда стальной захват на горле народа ослабевает. Пока пальцы держащего сильны, никто не осмелится восстать.

— Из сказанного тобой следует один урок…

— Знай, когда ударить?

— Нет. Никогда не ослабляй хватки.

Ошуа оглянулся через плечо.

— Пятьдесят стандартных лет назад Виндгук Кеописеничок сжег окружную губернаторскую базу на Базилоне. Одна из тех маленьких локальных революций, о которых поют в кабаках и тавернах, когда ночи становятся длинными, янтарно мерцает пламя в очаге, а подробности события подзабываются. «Отважный Виндгук подвел черту и крикнул: „Нас ня сломить!“» Весьма воодушевляющая песня, жаль только, черта эта была подведена не столько из стремления установить власть Справедливости, сколько из-за того, что Кеописеничок надеялся таким образом избавиться от долгов, в которых погряз. Его вели безумие и отчаяние. Пепел базы не успел еще остыть, когда армия сровняла с землей целый город. Многие жители не имели к бунту никакого отношения. А если точнее, в большинстве своем считали Виндгука просто психопатом. Но это не имело значения. Все они погибли. А вот его самого в городе уже не было. Смешно. Убергубернатор способен осознавать опасность погромов и мятежей, но ему и в голову не придет подумать, что кто-то может просто взять и покинуть вверенный ему город.

— О, уверен, громче всех смеялись жители того города. Вот только какую же мораль мы извлечем из этой истории?

— Одну простую: многие из тех, чье сердце жаждет справедливости, возмездия или просто избавления от гнета, продолжают изображать из себя покорных слуг, потому как знают: цена неудачи слишком велика. Человек со многим может смириться, если знает, что альтернатива еще хуже. Это, друг мой, один из секретов властей предержащих — понимание того, насколько глубоко можно втоптать людей в грязь, прежде чем те посчитают, что революция стоит свеч. Убергубернатору и его прихвостням этого умения не хватило, и тогда Имена послали Теней вколотить в их головы здравый смысл. Какой же дурак истязает корову, которую доит? От этого молоко разве что горьким становится. А вот мы и пришли.

Они остановились перед аркой в конце длинного коридора. Ошуа прошептал двери пару слов, и та скользнула в сторону, пропуская хозяина в его «каюту». Под оной подразумевались многокомнатные просторные покои с гравитацией, настроенной на три четверти от стандартной. На постаментах и в нишах были выставлены произведения искусства, которые для достижения максимального эффекта особым образом подсвечивались потайными лампами. В основном реликвии миров Конфедерации, но Педант опознал несколько предметов, созданных мастерами Периферии: штайнурф времен темных веков Мира Фрисинга; древнюю, опаленную и потрескавшуюся электронную плату под стеклянным колпаком; прозрачную руку из волокон целлюлозы, поднятую в жесте непокорности.

«Ее изготовила скульптор с Ди Больда — Бузи бан Петра, — сказал Педант. — Входит в серию „Ручной труд“».

— И стоит звонкой монеты, — добавил Фудир.

Услышав его слова, Ошуа кивнул в сторону электронной платы.

— И эта тоже. Произведена на Валентности. Найдена среди обломков Великого флота времен Второй войны Валентности и Рамажа. На ней оставило свою печать величие.

Донован не ответил. Если уж кого величие и коснулось, так это рамажцев, уничтоживших вражескую флотилию. Хотя, может быть, именно это Ошуа и подразумевал, когда говорил «оставило печать».

«Сувениры, — заключил Ищейка. — Память о каждом из миров, куда его отправляли с поручениями».

«И в то же время не память о самих поручениях, — заметила Шелковистый Голос. — Любопытно».

Деревянный мозаичный пол устилали ковры, украшенные запутанным геометрическим узором. В помещении были установлены читальные кресла с экранами, игральные столы с проекторами, рабочие станции с рядами склянок и инструментов. На первый взгляд, все это было расположено хаотично, причем так, что каюта одновременно выглядела и слишком пустой, и слишком захламленной. Но при более близком рассмотрении выяснилось, что все размещено так, чтобы создавать минимум препятствий в работе. Все проходы были широкими и прямыми; те предметы, которые использовались чаще всего, всегда оказывались под рукой.

Донован вспомнил, что рассказывали об этом мужчине, чьим невольным гостем он стал. Умный и дисциплинированный человек. А главное — осторожный.

— Миленько, — тихим голосом произнес Донован, поскольку от него ожидали хоть какого-то комментария.

— Благодарю за комплимент, — отозвался Тень.

— И что же с ним стало?

— Кх-м?

— С Виндгуком Кеописеничоком. Он же успел покинуть город до того, как прибыла армия.

— Сразу же после уничтожения базы губернатора он сбежал в холмы Отнесипирог. Да, он тронулся умом, но не настолько, чтобы остаться. Горожане, эти горемыки, точно бы его линчевали. Они-то осознавали, каким будет наказание за противозаконный мятеж. Виндгуку и удалось-то завербовать лишь нескольких таких же, как он сам, — отчаявшихся и никчемных. Следующие пять лет их шайка совершала вооруженные налеты. Они грабили тех самых людей, кого вроде как должны были освободить.

— Если надеешься завербовать меня с помощью вдохновенных историй, — произнес Донован, — тебе стоило бы подобрать несколько иной репертуар. И что еще за «противозаконный мятеж»?.. Разве другие бывают?

— Разумеется, — кивнул Ошуа. — Стакан не забудь.

Хозяин корабля повел гостя вглубь каюты.

— В чем Виндгук ошибся, — сказал Ди Карнатика, — так это в том, что метил слишком низко, имея недостаточно ресурсов. Окружной губернатор? Какая-то база? Тьфу! На что вообще можно надеяться, когда бьешь по мизинцу на ноге великана?