Апостол Павел, кажется, первым сумел объединить все эти идеи. Вся структура средневекового общества была основана на мифах о жажде Бога и ужасе. Разумеется, в социуме существовали экономические отношения и тому подобное, но все это не имело никакого отношения к строительству Шартрского собора. Генри Адамс рассуждает об этом в своей работе «Мон-Сен-Мишель и Шартр» [36] ,47: все великие соборы Европы были построены в безумном веке между 1150 и 1250 годами. У людей тогда не хватало денег, чтобы купить даже двух коров, я не говорю о паре телег, — на что они вообще жили?

И не нужно рассуждать о рабском труде; не он был главным в строительстве соборов. Это был единый порыв всего сообщества, мистическое рвение. И куда же оно делось потом? Исчезло. Когда сомнение заменило миф об исторической правдоподобности Творения, все общество развалилось. Экзистенциальная жажда и ужас поблекли, а вместе с ними — и мистические грезы.

Как ни жаль, все это настолько ослабло в наши дни, что мы разбредаемся кто куда. У нас нет ни общего стремления к чему-то, которое бы объединило нас, ни всеобъемлющего ужаса, который бы заставил нас сплотиться в одно целое. Но давайте оставим в покое общество и не будем беспокоиться о нем. Нас интересует сейчас, как сделать целостной собственную личность.

Как найти в себе то, что заставит двигаться вперед? Я уже упоминал об общих мотивах в мифах по всему миру. Следовательно, мифологические образы не имеют отношения к историческим событиям. Они принадлежат душе — духу, если точнее, — а не описывают хронику происшествий.

Несомненно, существуют ощущения, которые спонтанно активизируют определенные реакции в человеческом теле. Человек не нуждается в специальных разъяснениях о том, что такое сексуальные сигналы; во множестве культур об этом вообще не говорят, однако биологический императив берет свое, и все прекрасно получается. Все начинает происходить как положено, а родители недоумевают, что происходит. В этой области никто не нуждается в обучении — хотя, конечно, оно не повредит. Некоторые запахи точно так же активизируют слюнные железы. Вас охватывает сон, как только вы нашли, где прилечь. Существуют врожденные сигналы, на которые реагирует человеческое тело. В этом мы похожи на животных: оцепенение, активность, сексуальное влечение, материнская любовь к новорожденным, агрессия по отношению к тому, кто на тебя нападает, и так далее.

В человеческой душе существует еще один уровень сознания, который я бы ассоциировал с этим чудесным явлением — человеческим сознанием — от сердца до темени. Когда мы испытываем благоговение, испытываем духовную жажду, когда стремление человеческого ума к познанию просыпается, рождается новое понимание того, что значит «быть человеком». У всех нас одинаковые человеческие тела, и мы одинаково реагируем на одни и те же запахи. У нас — человеческие души, которые реагируют на определенные сигналы, — в сущности, представление об архетипах основано на понятии о том, что человеческий мозг и симпатическая нервная система обладают структурами, создающими готовность на них реагировать. Это структуры, общие для всего человечества, с некоторыми индивидуальными вариантами, но в основном довольно схожие друг с другом. И когда они активизируются, отзываясь на сигналы извне, то реакция будет автоматической, например как реакция на аромат бананов, исходит ли он из африканской кастрюли или из фруктовой корзинки в моем красивом гостиничном номере. В течение тысячелетий мы развивали определенный опыт реакций людей на духовные символы — и созерцание определенного символа настраивает ум на определенную волну, пробуждая глубинные духовные силы. У каждого из нас есть свои любимые символы, каждый готов пережить встречу индивидуально, не так, как это сделают другие. Символ, к восприятию которого вы готовы, и вызовет в вас ответную реакцию.

Три образа нашей традиции — три символа — однозначно оценивались как исторические реалии. В рамках христианства мы интерпретируем мотивы Непорочного Зачатия, Распятия, Воскресения и Вознесения как особые события, которые произошли в определенный момент времени. Если вы станете сомневаться в том, насколько это было возможно в действительности, ваша вера пошатнется. Вы утратите этот символ, потому что вы отвергли его. Вам предоставили символ как статью в газете, рассказывающую о том, что произошло там-то и там-то, — а теперь вы изучили биологию и даже думать не хотите, было ли непорочное зачатие или нет. Но разве в этом состоит чудо? Нет, чудо не относится ни к какому определенному событию, которое привязано к дате и месту. Этот мотив можно обнаружить в мифах по всему миру, и он должен быть обращен к человеческой душе совершенно иначе.

Когда такие символы исчезают, то мы утрачиваем средство общения между нашим пробуждающимся сознанием и нашей глубинной духовной жизнью. Нам необходимо наполнить этот символ новой энергией, вернуть его к жизни и понять его смысл, чтобы он так или иначе имел к нам отношение.

Итак, что же сделал Юнг, когда решил искать свой собственный миф? Его стиль исследования интересен своей детской простотой. Человек тридцати семи лет от роду спросил себя: что я больше всего на свете любил, когда был маленьким мальчиком и мне разрешали делать, что мне вздумается? Он вспомнил, что ему нравилось складывать камушки и строить из них маленькие города.

Тогда Юнг сказал себе: теперь я взрослый человек, и буду играть с большими камнями. Он купил себе участок в красивом месте у озера неподалеку от города Цюриха, разработал чертеж и построил дом в Асконе [37] своими руками. Так он разбудил собственное воображение.

Это очень важно. Вы не можете разбудить свое воображение, следуя тому, что вам предлагают другие. Вам нужно прислушаться к голосу подсознания. Когда воображение Юнга заговорило, он обнаружил, как у него появляются все новые мечты и сны. Он стал записывать их и развивать с помощью разных ассоциаций.

Так он стал исследовать собственный миф. Он обнаружил, что его сновидения приобрели для него огромную значимость и стали очень яркими; он стал вести небольшой дневник снов. Он фиксировал самый незначительный и глупый импульс, каждый сюжет, возникавший во сне. Юнг записывал сновидения, чтобы сделать их доступными сознанию, и, по мере ведения дневника, постепенно осознавал образы, которые лежали в их основе. Потом он зарисовывал образы из этих снов — очень старательно. Такие книги никто не захочет публиковать; это слишком личное. Это было церемониальное, ритуальное исследование, проведенное человеком, желающим узнать, откуда берется тайна его жизни.