Гросс. Тогда нужно внушить ей, что она серьезно больна.

(Пауза. Юнг обеспокоенно качает головой.)

Люди так устроены. Если мы с вами не скажем им правду, кто сделает это за нас?

Юнг. Стало быть, вы согласны с Фрейдом? Вы тоже считаете, что все без исключения неврозы имеют сексуальное происхождение?

Гросс. Я вам вот что скажу: Фрейд потому так озабочен сексуальностью, что сам не может ничем похвастаться в этом вопросе. Признайтесь, вы ведь тоже так считаете, правда?

Юнг. Не исключаю такой вероятности.

Гросс. Эта проблема терзает людские умы, даже в его возрасте.

Юнг. Быть может, вы правы.

Гросс. Я считаю, это мерило извращенной природы человечества: вокруг одного из немногих занятий, способных дать стопроцентное наслаждение, почему-то раздуваются истерики и запреты. Наша биография — это в первую очередь биография нашей сексуальности, вы согласны? Все, что мой папаша называет распущенностью, — это подлинно здоровое состояние для невротика. Кто подавляет свои желания, тот неизбежно ограничивает реализацию своего психического потенциала.

Юнг. Но ведь тот, кто не подавляет своих желаний, выпускает на волю опасные и разрушительные силы.

Гросс. Вот за что я люблю Ницше, невзирая на его пошлые усики: он твердо верит, что существо высшего порядка, то есть индивидуум, стоит выше любых законов и условностей. Наша с вами работа — научить пациентов быть свободными.

Юнг. Говорят, одна из ваших пациенток покончила с собой — и не без вашей помощи.

Гросс. У нее была выраженная склонность к суициду. Я только подсказал ей, как не испортить всю обедню. Потом спросил, не хочет ли она, вместо того чтобы уйти на тот свет, стать моей возлюбленной. А она ответила: «Одно другому не мешает». Так что она выбрала все и сразу.

Юнг. Мы не должны желать такой участи для своих пациентов.

Гросс. Свобода есть свобода.

(Он выпрямляется и внезапно становится серьезным.)

Жизнь — такая штука: кто не в меру щепетилен, тот подвергает риску свою психику. Поэтому я так считаю: увидел оазис — поспеши напиться вдоволь.

(Кажется, он хотел продолжить, но у него из одной ноздри ручьем хлынула темная кровь. Он пытается ее остановить, потом недоуменно смотрит на перепачканные кровью кончики пальцев. Юнг, оправившись от первого шока, протягивает Гроссу белоснежный носовой платок, которым тот прежде всего вытирает стол, хотя кровь не унимается. В конце концов он отвечает на немой вопрос Юнга.)

От опиума я отказался, но вы не можете требовать, чтобы я одновременно завязал и с кокаином.

Юнг. Вы же видите, что с вами происходит, — срочно надо бросать.

Гросс. Черт подери, а вторая ноздря на что?

Сабина. Кто там?

Юнг. Свои.

Сабина. Входи.

Юнг. Я не…

Сабина. Молчи. Не надо ничего говорить.