В период с 1801 по 1809 г. в армии руководствовались павловскими строевыми уставами [297] . Главной задачей обучения пехоты была строевая подготовка. Весь смысл ее сводился к отработке навыков действовать в линейном боевом порядке. От солдат требовалось единовременное и, главное, автоматическое выполнение команд. Во время построения и движения боевого порядка и при введении различного вида стрельбы. Подготовленная в 1809 г. «Школа рекрут и солдат» хотя и была направлена в войска вместе с «Кратким наставлением о солдатском ружье», однако вошла в силу только в 1811 г., составив первую часть «Воинского устава о пехотной службе 1811 г.». В этом же году было подготовлено и доведено до войск «Ротное учение». Обе части воинского устава 1811 г. мало чем отличались от павловского. Первая часть излагала основы обучения стойке, выправке, поворотам, тихому и скорому шагу, который по-прежнему предписывалось производить «не сгибая колен», а также правила обучения ружейным приемам. Сохранялось разделение приемов «по темпам» с точным регламентированием. Вторая часть содержала обучение роты всем видам марша и стрельбы. Впервые в уставе было сказано «сколь важно и необходимо, чтобы солдаты обучены были цельно стрелять». Однако все эти рекомендации получены были войсками лишь в конце 1811 г. Поскольку официальные уставы запаздывали, то командующие армиями М. Б. Барклай-де-Толли и П. И. Багратион разослали в войска свои инструкции о порядке обучения рекрутов [298] .

К дальнейшей разработке строевого устава вернулись лишь после окончания войны с наполеоновской Францией. В 1816 г. и войска были направлены первая и вторая части устава 1811 г. с добавлением третьей части — «Батальонное учение». Казалось, что опыт войны 1812–1814 гг. повлияет на характер устава, и все устаревшие положения линейной тактики будут отброшены. Однако этого не произошло. Батальонное учение осталось по своему духу и понятиям выражением линейной тактики. Даже раздел о колоннах, трактующий о глубокой тактике, в уставе был подчинен старым установкам. Последние оказались необычайно живучими и устойчивыми.

Заключительной частью устава являлось «Линейное учение», направленное в войска в 1820 г. Оно заключалось в изучении правил «движений и действий нескольких батальонов совокупно, как в линии, так и в колонах». Устав предусматривал правила построения фронта в линию восьми батальонов, в 20 шагах один от другого. Эти построения были очень сложны и крайне утомительны при исполнении. Они требовали большой точности. Особенно сложно было производить перемену фронта линией батальонов вперед, назад и «облически», т. е. в полоборота. Кроме линий и колонн, предусматривалось построение — каре.

Таким образом, между уставами и боевой практикой наметился разрыв. Делу не помогли появившиеся в 1818 г. «Правила рассыпного строя, или наставление о рассыпном действии пехоты, для обучения егерских полков и застрельщиков всей пехоты, изданные в 1-й армии», раскрывавшие основы глубокой тактики. Эти правила не были приняты для всей армии. Такая же судьба постигла «Правила полкового учения для пехоты, собранные при 1-й армии 1818 г.» и «Об употреблении стрелков в линейных учениях 1820 г.», поскольку нельзя было объединить официальные уставы и правила, в основе которых лежали различные тактические системы.

Попытка Барклая-де-Толли закрепить опыт прошедших войн практически ни к чему не привела, так как в армии все больше укреплялась идея непрерывными учениями и муштрой занять время солдат и офицеров, дабы не происходило «вторжение свободных мыслей извне и возбуждение размышлений». Это направление возглавлялось генералом А. А. Аракчеевым.

Никаких знаний, кроме механического знания устава, от войск не требовалось. Все измерялось качеством марша и четкостью экзерциций. В 1822 г. командир 17-й пехотной дивизии полковник Желтухин ввел в своей дивизии прусский учебный шаг. Александр I, ознакомившись с этим нововведением, издал указ об использовании его в боевой подготовке всех пехотных частей.

В армии этот указ встретили с негодованием и протестовали против него. Дежурный генерал А. А. Закревский писал начальнику штаба 2-й армии генералу П. Д. Киселеву: «О шаге и прочем … велено приучать солдат; посылаю вторичную о сем бумагу; не объявляй по армии, а вводи сии новости (чем армия наша отличается) в учебных командах постепенно, следовательно, и ропоту никакого быть не может» [299] .

Мастера экзерцицмейстерства добивались превращения воинской части в машину. Даже вел. кн. Константин в письмах к начальнику гвардейского штаба генерал-адъютанту Сипягину резко осуждал установившуюся систему: «Ныне завелась такая во фронте танцевальная наука, что и толку не дашь: … Я более 20 лет служу и могу правду сказать, даже во время покойного государя был из первых офицеров во фронте; а ныне так перемудрили, что и не найдешься» [300] .

Оценка Константина Павловича представляет значительный интерес потому, что он сам по духу был гатчинец, и учения в Варшаве мало чем отличались от учений в Петербурге.

Если так делали в Петербурге и Варшаве, то не отставали и в полевых войсках. Генерал Сабанеев, приняв в командование 6-й корпус, нашел его в тяжелом состоянии: «Учебный шаг, хорошая стойка, быстрый взор, скобка против рта, параллельность шеренг, неподвижность плеч и все тому подобные, ничтожные для истинной цели предметы, столько всех заняли и озаботили, что нет ни минуты заняться полезнейшим. Один учебный шаг и переправка амуниции задушили всех, от начальника до нижнего чина. Какое мученье несчастному солдату, и все для того только, чтобы изготовить его к смотру! Вот где тиранство! Вот в чем достоинство Шварца, Клейнмихеля, Желтухина и им подобных!» [301] .

Еще более усилились эти тенденции во второй четверти XIX в. Основное внимание изданного в 1831 г. устава о строевой службе было обращено на выработку у солдат автоматизированных строевых навыков.

Главное в одиночной подготовке состояло в выработке «чувства локтя» у солдат, доведенных до такого состояния, чтобы они смотрели на себя как на составную часть общего механизма, что было характерным для линейной тактики и являлось уже анахронизмом в тактике глубокой. Прусский взгляд на солдата, как на «механизм, артикулом предусмотренный», продолжал господствовать в русской армии до середины XIX в. «О фридриховской тактике обыкновенно говорят, что она погребена была на полях сражений при Иене и Ауэрштедте. Да, там погребена ее внешняя оболочка, ее формы, но дух ее продолжал жить, по крайней мере в нашей армии, еще и в 50 годах» [302] , — писал генерал Г. А. Леер.