Несколько секунд он слушал ее громкое дыхание прямо у своего уха, вновь привыкая к ощущению ее близости, всегда такой желанной, потом бережно охватил ладонями ее лицо, придвинул к своему носу, словно пытаясь получше рассмотреть, и стал с наслаждением целовать, как будто отпечатывая каждое прикосновение губами на ее коже. Она стащила с него очки, в свою очередь, тоже взяла в руки его лицо и, не выдержав первая, впилась в губы долгим поцелуем.

«Наконец-то, наконец-то…» — неслось в его голове. Теперь всё пойдет на лад, теперь он, наконец-то, перестанет возвращаться с выматывающей службы в огромную пустую квартиру, где его ждали только мрачные портреты и холодная постель. Теперь он получит хоть какой-то уголок, какой-то фрагмент своей собственной жизни, отделенной от всех прочих.

— Я приготовила ужин, будешь есть? — спросила она, отрываясь от его губ.

Вместо ответа он опустил свои ладони ниже, проведя по ее длинной шее, тесно прижимая их к ее коже, ниже, сдвигая воротник халата на ее плечи, и еще дальше, пока ткань не съехала по ее рукам, практически обнажив грудь.

— Похоже, кое-кто тут сильно проголодался, — промурлыкала Джинни, глядя на него с несколько даже удивленной улыбкой.

Он проголодался. Да, действительно. Весь его вид демонстрировал это. И то, как громко он сопит через нос, когда окончательно стаскивает с нее этот раздражающе яркий халат. Он как будто видел себя со стороны и слышал собственное сопение, наверное, выглядел даже забавно, и это в другой раз могло бы легко охладить его, но сейчас — лишь раззадоривало. Он сам дивился своей бесцеремонности, спрашивая себя, куда делись его привычные сомнения «а вдруг она не хочет, вдруг она не в настроении». Ему просто нужно было это сейчас сделать, и всё; он надеялся, что она его понимает, и, судя по тому, как она себя вела, она действительно понимала, позволяя ему взять инициативу в свои руки. В конце концов, раньше это не так уж часто случалось.

Он уткнулся лицом между ее маленьких белоснежных грудей, и съехал вниз по животу, руками придерживая ее за спину. Потом запустил пальцы под резинку ее шелковых трусиков, слегка растянул их в стороны, и спустил вниз до пяток одним стремительным движением. Охватив ладонями ягодицы, вжался губами в аккуратно постриженные рыжие кудряшки внизу ее живота. Потом распрямился и буквально сдвинул ее спиной вперед к столу, так, что она почти моментально оказалась сидящей на нем, откинувшейся назад, опершись на руки, и ее волосы растеклись за ней огненной волной, оттеняя безупречную белизну ее кожи. Это зрелище еще больше распалило его, он расстегнул штаны судорожными движениями, и выпустил наружу стоящий колом член, вызвав у нее характерный горящий взгляд с закушенной губой.

Он развел ее ноги, и она немедленно зашвырнула их ему на плечи, ложась спиной на стол. А потом он вошел в нее, резко, одним движением, сразу на всю длину, чувствуя, как из груди рвется стон несказанного облегчения…

«Наконец-то, наконец-то, о господи!»

Он едва сдерживался от того, чтобы повторять вслух «да, да, да, мать твою, ДА!» в ритме собственных рывков. Сейчас это был не просто секс, сейчас он реально трахал свою жену, без всяких там чертовых эвфемизмов. Плотная примесь звериной агрессии — вот что в нем присутствовало. Взять, взять, взять своё, немедленно, прямо здесь, прямо сейчас!..

И, разумеется, закончилось это достаточно быстро. И он осознавал, что так будет, и что, конечно же, она не получит от этого удовлетворения, это было бы мудрено за такое короткое время. Но в данный момент он не мучился угрызениями совести из-за подобных мыслей. Он прекрасно знал, что у них еще впереди вся ночь, и он знал, что она тоже это знает, а значит, он еще успеет доставить ей удовольствие не раз и разными способами. Он хорошо помнил, как именно ей нравится, все эти беседы, когда оба они в первые недели после свадьбы со смущением шептали на ухо друг другу — он вопросы, она — ответы; так что для нее всё еще было впереди. А ему нужно было сейчас именно это — отъыметь ее прямо там, где встретил — на обеденном столе, так на обеденном столе.

— Знаешь, хотела сказать, что тоже по тебе соскучилась, — промолвила она, когда он закончил. И, не выдержав, захихикала, подбирая с пола халат. Через мгновение они уже хохотали в голос, трясясь от смеха и хватаясь друг за друга руками.

На какие-то добрых пять-десять минут он забыл про все треволнения по работе и даже про смерть Спиннет. Но потом, конечно, это вновь всплыло в памяти, охватывая чувством величайшей досады; не помнить было так хорошо и уютно. Он рассказал жене о гибели напарницы за ужином, и когда увидел, как изменилось ее до этого довольное лицо, разозлился на себя и на свою работу. Новость немедленно сделала Джинни мрачной и раздражительной. Он знал, что это из-за того, что она была против его выбора профессии — «я устала за тебя бояться» — так она заявила ему как-то в одном из писем, уже после того, как уехала доучиваться в Хогвартс. И теперь, прямо в день приезда, она сразу же получила такое явное напоминание о ее собственных страхах. Поэтому он решил пока отложить с ней беседу о Роне, плохих известий хватало и так с лихвой. Да и до конца еще не решил, стоит ли рассказывать ей о случае с Верити, опасаясь, что она в порыве гнева может наделать дел, от которых всем станет только хуже.

Поэтому они почти не разговаривали, просто обменявшись новостями, он — о работе, она — об успешной сдаче экзаменов. После ужина он просто сказал ей: «Пойдем?», и она в тон ему ответила: «Пойдем», и оба прекрасно знали, куда и зачем.

Без слов было намного проще. И приятнее. Просто обнимать ее тело, эту высокую, худощавую фигуру, гибкую и сильную, извивающуюся в его руках, отчего становилось сладко и горячо внутри. Казалось, совсем недавно он уже сбросил накопившееся в нем напряжение, но держать ее в руках было так удивительно хорошо, что он снова загорелся сильным желанием, начав захватывающее путешествие по ее телу ртом и ладонями, жадными до всех этих волшебных изгибов, путешествие, которое можно было продолжать очень долго, она была такой длинной…

…не то, что Гермиона!

«Что?!»

Он замер, вытаращил глаза от изумления и тут же поблагодарил судьбу, что в комнате царил полумрак, и Джинни не видела выражения его лица. Он что — спятил?! Сравнивать свою жену с лучшей подругой, да еще в такой момент?!

Он попытался немедленно выкинуть, вымести из головы незнамо как залетевшую туда мысль, но, к своему ужасу вдруг понял, что вместо этого пропадает его собственное желание, как будто подрезали какую-то ниточку, на которой оно висело. До чего он себя довел?! Вот последствия его воздержания — теперь это уже сказывается самым пагубным образом на его взаимоотношениях с Джинни. Сейчас она заметит…