Понимая соответствующие ограничения, мы можем бесконечно обращаться к фактической реальности, обнаруживая, таким образом, новые и новые «факты». А это даст возможность нашей интеллектуальной функции создавать новые и новые, возможно более удачные (потенциально продуктивные, эффективные с точки зрения целевых установок), варианты реконструкции реальности.

К сказанному, желая избежать путаницы, следует добавить, что понятие «объективной реальности», если относиться к нему слишком серьезно, является бессмысленным и совершенно непродуктивным. Что обычно понимается под «объективной реальностью»? То, что можно, грубо говоря, пощупать – непосредственно или с помощью каких-то устройств? Но в таком случае мы не можем «пощупать» ни бозон Хиггса, ни «черные дыры». Мы не можем сделать этого по определению. Да, мы можем «пощупать» косвенные свидетельства этих феноменов, подтверждающие оправданность соответствующих интеллектуальных моделей (бозона или дыры), но сами эти штуки как были, так и останутся абстракцией – не объективными, а расчетными явлениями.

С аналогичной ситуацией мы сталкиваемся и в биологии, например, при изучении репликации ДНК. Во-первых, этот процесс действительно невозможно «разглядеть» (он также в основе своей расчетный). Но главное и это во-вторых: мы не понимаем, каким образом здесь передается информация, что является здесь собственно информацией. Да, на уровне реконструкции соответствующих химических реакций появление тех или иных белков кажется вполне естественным, но дело же не в них – не в самих белках, а в той информации, которую они, возникнув, начинают переносить. Да, и здесь можно построить некую реконструкцию, и, если она будет работать, это будет хорошая реконструкция. Но она продолжит оставаться лишь моделью реальности, а не реальностью существования той самой информации, которая в каком-то смысле действительно как таковая все-таки есть.

А теперь подумаем о вещах, куда более приземленных и, как кажется, куда более понятных – объективны ли, например, ненависть или чувство справедливости? Какие-то нейрофизиологические процессы их безусловно обеспечивают, но в голове каждого человека это будут свои нервные процессы (какие-то специфические агрегации нейронов, индивидуальные нейронные ансамбли). Заберись мы в эту голову – любым способом, – мы не сможем найти в ней точное и убедительное соответствие самоотчету испытуемого, с одной стороны, и тому, что мы там – в его голове – обнаружим – с другой. Можем ли мы на этом основании сказать, что объективно ни ненависти, ни чувства справедливости не существует или что они необъективны, потому что мы просто не знаем, что конкретно следует «щупать»? Все это достаточно нелепо, на мой взгляд.

А объективны ли, например, квадраты, треугольники и круги? Пусть даже я могу пощупать их руками – например, из специального набора для младенцев. Но что это мне дает? Любая геометрическая форма является идеей, которая заключает в себе некие правила – равенство сторон, количество углов, окружность и т. д. и т. п.

Наконец, объективен ли смысл литературного текста? То, что каждый из нас прочитывает его как-то по-своему, видит его в некой специфической диалогичности [М. М. Бахтин], это, конечно, так. Каждый из нас «вынимает» из этого текста некий свой – «субъективный» для него – смысл. Таким образом, объективно некий подлинный смысл литературного текста нигде не содержится. Но готовы ли мы на этом основании заключить, что он – сам этот литературный текст – бессмыслен? Если пойти этим путем, то скоро обнаружится, что и всякий научный текст – лишенная объективности абракадабра.

То есть сама эта языковая игра с понятием «объективность» представляется мне весьма сомнительной, по крайней мере с точки зрения ее целесообразности. Сейчас мы уже хорошо знаем, что всякое явление имеет в своей основе какую-то вполне понятную физическую природу («понятную», по крайней мере, в том смысле, что мы можем так ее реконструировать). При этом любые наблюдатели рисуют свои представления о реальности (что бы это ни значило) тоже не просто так, а в соответствии всё с той же физикой [24] . Но даже если мы думаем обо всем этом так, речь в любом случае идет о работе всё той же интеллектуальной функции с интеллектуальными объектами. Ведь любая физическая теория есть лишь наше представление о реальности, созданное нами ad hoc. Так что, хоть я и говорю, что обобщенного мира интеллектуальной функции не существует, подобную фикцию для удобства следует, наверное, все-таки принять.

В конечном счете все, с чем мы имеем дело, не важно – с физическими явлениями, биологическими феноменами, физиологическими процессами или событиями культуры – все это интеллектуальные объекты, созданные нашей интеллектуальной функций. Да, какие-то из них сконструированы нами при помощи различных средств научной верификации – исследовательских опытов, специальных приборов, математических моделей и т. д. и т. п. Однако это не делает подобные интеллектуальные объекты чем-то иным, нежели – все теми же интеллектуальными объектами.

Реальность, с которой мы имеем дело, принципиально гомоморфна, но этим я вовсе не хочу сказать, что вся она находится «внутри головы» или является какой-то эфемерной конструкцией. Напротив, устанавливаемые нашей интеллектуальной функцией отношения фактов (при условии, что это позволяет нам достигать поставленных целей), являются действительной реконструкцией реальности. То есть, пусть и в некотором приближении, мы говорим все-таки о реальности, которая как таковая, разумеется, есть.

Не формирующиеся в нас интеллектуальные объекты, а отношения между ними – вот что действительно отражает потенциально доступные нашему познанию фрагменты (если так можно выразиться) реальности. С другой стороны, конечно, в результате мы получаем лишь некую реконструкцию реальности, адекватную для решения конкретных задач, а вовсе не абсолютное знание реальности как таковой и самой по себе [25] .

Учитывая сказанное, мне кажется, вполне понятно, что главный вопрос методологии мышления «Что происходит на самом деле?» – носит, по существу, дидактический характер. Его задача – дать нам возможность, не покидая мира интеллектуальной функции (чего мы, впрочем, и не можем сделать), обнаруживать новые факты, новые отношения между фактами и посредством работы интеллектуальной функции формировать эффективные (с точки зрения практических целей) реконструкции реальности. Однако последние, в свою очередь, конечно, тоже являются интеллектуальными объектами.