— Не задавай глупых вопросов, — ответила Эльзи.

— Так, значит, парней было двое? — опять спросил Лустенвюлер.

— Двое, — спокойно подтвердила Эльзи и вошла в дом.

— Двое, — повторил полицейский и покачал головой.

— Эльзи несет чушь, — сказал староста.

— Странно, — пробормотал Лустенвюлер и поехал вместе со старостой в пансионат.

Главный вход был заперт, дверь на кухню тоже, рядом они обнаружили лишь пустой бидон и остатки пролитого молока. Оба покричали. Никто не появился.

— Странно, — опять пробормотал полицейский, после чего оба поехали в участок. За двадцать с лишним лет службы в полиции Лустенвюлер превратил свой офис в кухню: стены сплошь увешаны колбасами и окороками, во всех углах что-то булькало, варилось, жарилось, кипело, мариновалось, столы были завалены фаршем, луком, чесноком, зеленью, крутыми яйцами, кочанами салата вперемешку с полицейскими донесениями, фотографиями преступников, наручниками и револьвером, а также заставлены открытыми банками с тунцом, сардинами и анчоусами.

— Я приготовил мясной суп с сельдереем, репчатым луком, чесноком и белокочанной капустой, — сказал Лустенвюлер и налил себе полную тарелку из клокочущей на плите кастрюли, потом поставил ее на письменный стол и начал есть, прерываясь только для того, чтобы печатать на машинке протокол, а также налить себе вторую, а потом и третью тарелку супа. Затем он взял в руки готовый протокол, пробежал его глазами, стряхнул с листа брызги супа и сказал старосте, чтобы тот подписал свои показания. Потом отрезал кусок сала от висевшего на стене окорока. В эту минуту в дом вошел расфранченный и благоухающий Оскар фон Кюксен.

— Пса надо ликвидировать, — категорически потребовал он.

— Да кто вы такой? — осведомился Лустенвюлер, жуя сало.

— Представитель лица, взявшего в аренду пансионат, — ответствовал Оскар.

— Это который проповедует «Блаженны нищие»? — спросил Лустенвюлер, продолжая жевать.

— Нет, тот арендовал пансионат на лето, — ответил Оскар. — Зимой его арендует мой отец, барон фон Кюксен.

— Странно, — опять пробормотал Лустенвюлер, жуя. — Он ведь из Лихтенштейна.

— Пса надо будет ликвидировать, — повторил свое требование Оскар.

— Мани ни в чем не виноват, — подал свой голос Претандер. — Я староста деревни. Пес принадлежит мне.

— Он прокусил зад моему сторожу, — заявил Оскар.

— Из-за того, что мою Эльзи изнасиловали, — выпалил староста. Это у него как-то само собой вырвалось, причем он отнюдь не верил в то, что сказал.

— Странно, — в третий раз пробормотал Лустенвюлер.

— Пес вернулся домой с кольтом в пасти, — сказал староста, — марки «Смит и Вессон».

— Кому пес вцепился в зад, тот не станет вытаскивать кольт и насиловать девчонку, — возразил Оскар, а Лустенвюлер в это время намазал хлеб маслом и положил сверху ломтик сала. — Если девчонка утверждает, — продолжал Оскар, — что пес вцепился в другой зад, а не в зад сторожа, то я могу лишь заметить, что этот второй, столь же истерзанный зад, мог бы быть обнаружен, но его нет в наличии.

— Если то был браконьер, — взорвался наконец староста, — то его зад, естественно, исчез вместе с ним, и Мани не в чем винить. А вот с пансионатом дело нечисто: если там, кроме сторожа, никого нет, почему он один выпивает два бидона молока в неделю, столько одному не осилить.

— С таким скандалистом, как вы, я не намерен более дискутировать, — отрезал Оскар. — Имеет место нанесение тяжелой травмы, мы подадим на вас в суд. — С этими словами он вышел, сел в «кадиллак» и укатил в пансионат.

— Ты все еще утверждаешь, что Эльзи изнасиловали? — жуя спросил Лустенвюлер.

— Меня интересует только пес, — ответил староста. — Пес не виноват.

— Но он не виноват только в том случае, если Эльзи действительно изнасилована, — возразил Лустенвюлер. — Тогда имеют место развратные действия, и я должен буду подать в суд. Где-то у меня должна быть еще одна банка бобов.

— Ладно, — кивнул староста. — Подавай.

— На кого? На сторожа? — спросил Лустенвюлер, роясь в куче банок в дальнем углу, причем несколько банок с грохотом покатились по полу.

— Не на сторожа, а на браконьера, — возразил староста. — Но Мани не виноват.

— Прекрасно, как тебе будет угодно, — заметил Лустенвюлер, — но я должен внести в протокол и то, что сказал представитель лица, взявшего в аренду пансионат. Я тут один, мне понадобится на составление протокола несколько дней, так что известят тебя не скоро.