— Что же, вы так Александр? — видимо для усиления своих претензий, он вновь перешел на Вы. — Вроде бы со всем разобрались, все по решали, а вы скрываете от нас ваши способности. Нехорошо получается с вашей стороны.

— Вы, о чем Сергей Иванович? — спросил я.

— Ну, как же?! — изобразив на лице удивление, произнес он. — Вы говорили, что можете переговариваться с сестрой, а оказалось, что и мысли читать умеете.

— По-моему вас ввели в заблуждение. Я не умею читать мыслей. Не могли бы вы пригласить того человека кто выдумал эту историю с чтением мыслей? Или хотя бы доказать ваши слова.

— То есть по-хорошему, вы не хотите?

— Я, как раз хочу по-хорошему, а вот вы берете меня на испуг, заставляя признаться в несуществующем умении.

— Да, Александр, видимо вы еще не поняли, в какой организации вы служите. Жаль. Очень жаль.

— Может вы все-таки предоставите доказательства вашим словам. Как то несерьезно выслушивать голословные обвинения, тем более от вас. Не сочтите это за грубость, товарищ подполковник.

— Ну что ж, давайте обратимся к документам. 22 января сего года вы присутствовали при допросе подозреваемого рядового Пронько, в краже оружия и инсценировке нападения на часового в в\ч 74*** внутренних войск г. Ташкента. Во время допроса, вы передали своему наставнику записку, в которой написали о проверке родственных связей подозреваемого. Далее вы вышли из кабинета и сказали следущее: "Он, что-то скрывает. И это как-то связано с потерей оружия. И в тоже время он спокоен. Вернее уверен, что ничего не найдут. В эмоциях вообще очень трудно разобраться. Тем более, когда они направлены не на тебя. То есть, ничего конкретного я не могу сказать, но что-то меня наводит на эту мысль". Было такое?

— Да, я не отрицаю.

— А почему же тогда вы отрицаете, и скрыли от нас тот факт, что умеете читать мысли?

— Извините товарищ подполковник, я понимаю, что вы не специалист, но мысли и эмоции совершенно разные вещи. Вспомните, пожалуйста, наш самый первый разговор в части, где я служил. Вы задавали вопрос о том, когда мы начали общение с сестрой. Я вам ответил, что примерно с рождения, но так как говорить мы еще не умели, то общались эмоциями. Было такое?

— Да, но какое это имеет отношение к сегодняшнему?

— Я вам еще тогда сказал, что у меня имеется возможность прочесть эмоции собеседника, особенно хорошо это получается, если они направлены на меня, или имеют ярко выраженную окраску. То есть гнев, раздражение, спокойствие и тому подобное. Я сейчас вижу ваше "негодование" и то, что вы сдерживаете себя. Но это не значит, что я могу прочесть ваши мысли. А то, что позже мы не возвращались к этому вопросу, опять же не моя вина. Когда на тебе с утра до вечера ставят опыты, как то забываешь не то, что о способностях, но даже о времени суток, мечтая лишь о сне. И потом вы были в курсе этой способности, потому не нужно обвинять меня во всех грехах. Еще раз извините, если мой монолог был слишком резким.

Некоторое время подполковник молча сидел, что-то обдумывая:

— Будем считать, что на этот раз ты выкрутился. — Произнес он.

— Извините, но вы не правы. Я всегда старался быть честным с вами.

— Всегда? — подняв голову, он посмотрел мне в глаза.

— Да. Всегда. А то, что мы с сестрой скрывали наши способности, говорит лишь об осторожности. Согласитесь, что кричать об этом во весь голос было бы верхом идиотизма.

Февраль прошел на удивление спокойно, я все так же зарывался с утра до вечера в бумаги, изучая и приводя в порядок дела. С каждым днем, мне эта работа, вызывала все большее отвращение. Видимо эта работа все же не для меня.

Как то, во внеслужебное время, я поделился своими сомнениями с наставником:

— Так, в чем проблема? Насколько я знаю, тебе предложили выбор.

— Так то оно так, но боюсь что мой иностранный, тоже оставляет желать лучшего. Ведь это знание необходимо поддерживать, а у меня нет возможности практиковаться.

— А, может просто желания? В нашем управлении есть постоянно действующие курсы. Вполне мог бы посещать их, это даже приветствуется среди сотрудников.

— Честно говоря, я даже не знал об этом.

— Теперь знаешь, и времени до поступления еще вполне достаточно.

В тот же день, я записался на курсы арабского языка. После проверки моих знаний, мне посоветовали именно это. Хотя английский тоже не мешало подтянуть, но арабский был важнее. Да и мне прожившему всю жизнь в средней Азии, восточные языки и обычаи, да и люди были гораздо ближе, нежели западные культуры.

Теперь, почти ежедневно, сразу после работы шел в учебный кабинет и на два — три часа, погружался в новые знания. Все-таки имея неплохую базу в узбекском, я довольно быстро начал понимать и разговаривать на арабском языке. Единственное затруднение вызывала каллиграфия. Все же письмо имеет очень сильные различия. Но, даже приходя домой, я выкраивал время для продолжения занятий. Мне это было действительно интересно, а тут меня ожидал еще один сюрприз. Оказывается отец, в совершенстве владел этим языком. И с некоторых пор мы говорили с ним только на арабском. Он же здорово помог мне и, в овладении письменности.

С начала весны, до самого лета, среди руководителей Советского государства прокатилась череда смертей. Первым 3 марта 1979г. ушел из жизни Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. С его уходом изменилась вся история, которую я помнил по прошлой жизни. Через неделю после похорон 12 марта 1979 года печать, радио и телевидение СССР сообщили, что "на семьдесят пятом году жизни после непродолжительной тяжелой болезни скончался член Политбюро, секретарь ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, дважды Герой Социалистического Труда Михаил Андреевич Суслов". После пышных похорон, каких не случалось со дня смерти Сталина, был созван внеочередной пленум на котором Секретарем ЦК КПСС был назначен Юрий Владимирович Андропов. Место председателя КГБ СССР занял Виктор Михайлович Чебриков.