Лицо Монкрифа приобрело кислое выражение: «Девушки находятся под опекой клутов. Значит, клуты несут ответственность за оплату их проезда и питания».

Мирон был озадачен таким ответом: «Но ведь вы — руководитель труппы!»

И снова Монкриф вздохнул: «Девушки заключили с клутами кабальный договор, предоставив себя в залог по четыреста сольдо каждая. Клуты контролируют услуги танцовщиц, пока те себя не выкупят — но они не успеют заработать на выкуп. В Каксе клуты продадут право на выкуп богатому падруну, за огромную сумму. Девушек отвезут во дворец на Небесном плато; они исчезнут в серале, и их больше никто никогда не увидит».

«В это трудно поверить!» — воскликнул потрясенный Мирон.

«Тем не менее, именно так обстоит дело на Бленкинсопе. Падруны-шимераты что хотят, то и воротят».

«Но это же рабство, а рабство в Ойкумене запрещено!»

«В некоторых случаях работа по кабальному договору и рабство практически неотличимы — с той лишь разницей, что в принципе залог можно выплатить и получить свободу».

«Хм! — Мирон задумался. — С этим давно уже следовало что-то сделать».

«Легко сказать! Чтобы вызволить девушек, нужно заплатить клутам тысячу двести сольдо. У меня нет такой суммы. У вас она есть?»

«На всем нашем корабле нет таких денег».

«Кроме того, существует еще одна проблема. Даже если бы у меня были такие деньги, клуты не обязаны заключать сделку со мной. Только сами девушки могут себя выкупить. По сути дела, клуты могут делать с девушками все, что им заблагорассудится».

Мирон обреченно откинулся на спинку стула: «Просто не понимаю, как такое может быть!»

«Все очень просто. На планете Нумой Сиглаф и Хунцель работали в трапезной на Ферме подкидышей в долине Задельщиков, под Мутными холмами, и там они заключили кабальный договор с тройней близнецов. Два года они работали с труппой, но теперь, как только мы приземлимся в Каксе, они продадут договорное право на выкуп. Сиглаф и Хунцель разбогатеют и вернутся в Мутные холмы на Нумое».

«Тошнотворная ситуация!»

«Несомненно», — кивнул Монкриф.

Примерно через час Мирон нашел капитана Малуфа — тот сидел один в рубке управления. Мирон сообщил капитану все, что узнал от Монкрифа.

Несколько секунд Малуф сидел неподвижно, но вскоре встрепенулся и встал, заложив руки за спину: «Отвратительный случай!»

«Не могли бы мы как-нибудь вмешаться?» — спросил Мирон.

«Есть десятки способов вмешаться. Возможно, существует законный способ опротестовать такой договор. Но другой метод представляется мне более целесообразным в практическом отношении».

Мирон и капитан молча стояли, глядя в усеянное звездами пространство. Наконец Малуф завершил разговор: «До Какса еще далеко, у нас есть время. Я подумаю».

2

Прошло несколько дней, и паломники снова увлеклись игрой в дубль-моко, на этот раз пользуясь бобами вместо монет. В отсутствие финансового давления они раззадорились и позволяли себе гораздо более рискованные комбинации, чем тогда, когда им приходилось делать ставки настоящими деньгами. В то же время у них появилась возможность анализировать игру, оценивая преимущества различных позиционных сочетаний и подсчитывая малозаметные последовательные приращения этих преимуществ, которые раньше они считали не заслуживающими внимания. Мало-помалу новые прозрения позволили им убедить себя в том, что они поняли, наконец, сущность выигрышной стратегии Шватцендейла — теперь они обсуждали то, каким образом они могли бы вернуть проигранные деньги, если бы механик осмелился играть с ними снова.

Еще через несколько дней паломникам надоело передвигать по столу кучки бобов, и они изобрели новую валюту — фишки, каждая из которых соответствовала одному из пакетов, хранившихся в их сундуках.

Игра продолжалась с тем же воодушевлением, что и раньше. Будучи убеждены теперь в своем глубоком понимании игры и в совершенстве новоприобретенных навыков, многие пилигримы все еще не могли смириться с поражениями, нанесенными им Шватцендейлом. Осмелившись, они бросили ему вызов, приглашая снова сесть за карточный стол, чтобы они могли попытаться возместить свои потери.

Поначалу Шватцендейл притворялся, что опасается их мести. «Предчувствую западню! — говорил он. — Вы настолько отточили навыки игры, что их блеск ослепляет, как лезвие бритвы! Ваши козыри пожирают карты противника с молниеносной алчностью! Вы превратились в сущих демонов дубль-моко!»

«Вот еще! Вы преувеличиваете! Мы были простаками, простаками и остались!»

«Сомневаюсь», — отвечал Шватцендейл, но таким тоном, словно уже сомневался в своих сомнениях.

«В чем тут сомневаться? Мы не изменились — у нас не выросли хвосты и копыта!»

«А какие ставки вы делаете? Я уже прибрал к рукам все ваши наличные деньги».

«Самые полновесные! — заверил его Зейтцер. — Мы играем на фишки. Каждая фишка соответствует одному пакету священного материала стоимостью как минимум один сольдо уже сейчас, а в Бесовской Высадке такой пакет можно будет продать, пожалуй, за десять сольдо».

Шватцендейл ответил одним из его неповторимых колоритных жестов: «Вы меня за дурака принимаете? Фишки ничего не ст'oят, пока я не знаю, чем они обеспечены. Если я выиграю, допустим, несколько фишек, каким образом и где я смогу обменять их на обычные деньги?»