Куин резким движением скинул с себя куртку, позволив ей приземлиться на пол.

— Я не хочу потерять тебя.

Лукас накрыл лицо руками.

— Как ты можешь так говорить… после той жестокости, творившейся в семье…

— Ты не причем. Это родители.

— Я участвовал.

— Ты извинился.

По крайней мере, что-то он сделал правильно.

— Куин, отпусти меня. Прошу. Просто дай мне… уйти.

Молчание длилось так долго, что Лукасу стало легче дышать — он решил, что его доводы приняли.

— Я знаю, каково это — лишиться надежды, — ответил Куин хрипло. — Но судьба умеет удивлять.

Лукас опустил руки и резко рассмеялся. — Боюсь, не всегда приятно. Не всегда…

— Ты ошибаешься…

— Прекрати…

— Лукас. Говорю тебе…

— Я гребаный калека!

— Я тоже им был. — Куин указал на свой глаз. — Всю свою жизнь.

Лукас отвернулся, уставившись на стену кремового цвета.

— Ты ничего не можешь сказать, Куин. Это конец. Я устал сражаться за жизнь, которую не хочу проживать.

Повисло еще одно молчание. Потом Куин выругался под нос.

— Тебе просто нужно питаться и набираться сил…

— Я отказываюсь брать ее вену. Тебе лучше принять мое решение и не тратить время на аргументы, которые я нахожу неубедительными. С меня хватит.

***

Селена ждала в коридоре, истощение обволакивало ее плотным слоем, не менее реальным из-за своей невидимости.

И все же, она чувствовала нервозность. Беспокойно теребила свою мантию, волосы, руки.

Она не любила время, не занятое выполнением своих обязанностей. Когда себя нечем занять, ее мысли и страхи становились слишком громкими для головы.

Тем не менее, она думала, что в этом одиночестве была польза. Если ей хватит терпения, чтобы воспользоваться его выгодами.

Что ей нужно делать сейчас, стоя в коридоре — репетировать свое прощание. Ей следует попытаться подобрать слова, которые она хотела произнести до того, как истечет ее время. Ей нужно набраться смелости, необходимой для того, чтобы высказать то, что было у нее на сердце.

Она поддастся порыву и попрощается с Трэзом.

Из всех тех, кого она оставит позади, Праймейла и своих сестер-Избранных, Братьев и их шеллан, сейчас она уже горевала из-за Трэза. Хотя и не видела его… много, очень много ночей.

Даже если не была с ним наедине… много, очень много ночей.

На самом деле, после того как они закончили свои… отношения, или что это было… он покинул особняк. Вне зависимости от того, в какое время Селена приходила и уходила, она не встречала его лично и лишь раз краем взгляда заметила его широкие плечи, когда он шел в противоположном от нее направлении.

То, что он избегал ее, поначалу было предательским облегчением. Сложнее всего будет покинуть его, еще хуже — если бы они продолжили тайные встречи. Но в последнее время, которого становилось все меньше, она пришла к решению, что должна сказать ему…

Милостивая Дева-Летописеца, что она ему скажет?

Селена подняла взгляд на протяженный коридор, будто ее маленький милый монолог мог услужливо и лениво пройти мимо нее, чтобы она успела запомнить.

Насколько она могла судить, Трэз забыл проведенное с ней время. По его собственному признанию, он без труда мог найти себе человеческую женщину для утех.

Нет сомнений, он начал с чистого листа.

А еще он предназначен другой.

Селена уронила голову на руки. Всю свою жизнь она находила покой и цель в своей священной обязанности… и, приближаясь ко времени своей кончины, она с большим удивлением осознала, что ее тянуло к мужчине, который ей не принадлежал. С которым ее объединял лишь очень короткий роман.

Столько ночей она провела в своей спальне на вилле, пытаясь убедить себя, что произошедшее с Трэзом было чистым безумием, но сейчас, на закате жизни? Странная ясность дарила ей сосредоточенность. «Почему» ничего не значили. Она просто должна сказать ему, что чувствует, перед своей смертью.

Но она не хотела обращаться к нему слишком рано… такой стыд — излить душу в потенциально безразличный сосуд, а потом маяться ночами, неделями, месяцами.

Если бы ее смерть пришла в определенный день, как срок годности на коробке молока…

Куин вышел из больничной палаты, и напряженное выражение на его мужественном лице прочистило ее спутанный разум.

— Мне так жаль, — прошептала она. — Он снова отказывается?

— Я не могу достучаться до него.

— Воля к жизни — вещь сложная. — Она положила руку ему на плечо. — Я всегда рядом, если понадоблюсь вам обоим. Если он изменит свое мнение, я приду.