Двадцать первого июня ходили на Алису Коонен. Шли вдоль Невы, молча сострадая мадам Бовари. Ленинград был легок, воздушен. Над городом сияла праздничная белая ночь. Счастье их ожидает впереди. Иначе и быть не может — только счастье.

В конце июля провожала его на Дворцовую площадь. Из окна на Васильевском острове тонкий женский голос пел: «Ах, зачем мне платочек лиловый и зачем мне мой красный берет?» Митинг ополченцев. В колонну по восемь становись! Левое плечо вперед! Оркестр, играй «зорю»! А потом и марш «Прощание славянки». Ребята, поправьте боевые ранцы! Не нужны вам маршальские жезлы. Вам нужно одно — не пустить врага. Прощайте! Возвращайтесь! Ты вернешься невредим. «Ничто нас не разлучит».

А потом их разбили в первом же бою. Но Карелин выжил. Были Пулковские высоты, и первое ранение, и до прорыва блокады Ораниенбаумский «пятачок». Голодные, обескровленные, дистрофичные, они удержали город.

Семья Карелина погибла. Отец убит в сорок втором, мать и младший брат умерли в декабре сорок первого. «Четвертку колючего хлеба поделим с тобой пополам». Но не было колючего хлеба, и нечего было делить.

А вот и сорок пятый год — год победный. Его Волков уже помнит — год первого его пробуждения. Вот ранняя южная весна, и мама радостно смеется — утром получила письмо от отца. Да, писал отец, одержим победу, к тебе я приеду на горячем боевом коне. И одержали победу, и спасли страну, и приехали на горячих боевых конях. На конях голубых, розовых, фиолетовых. Но приезжали другие. Отец Волкова так и не приехал. Лишь стоял под окном его голубой конь. Стоял и нетерпеливо бил звонким копытом. А седок остался лежать где-то далеко, в полях за Вислой сонной.

Они вернулись в Ленинград в этот победный год. В конце сорок пятого вернулся в Ленинград и Карелин. Да, он победитель, но, хотя ему всего двадцать три года, война уже протопала по его сердцу. И она оставила в сердце свой слой. Этот слой еще вспыхнет на срезе.

А быт голодный, неустроенный. Карелин работал и учился. Скорее, скорее кончать учебу, скорее, скорее строить. Лучшие ребята остались лежать, и нужно все успеть сделать.

— Я не знаю, откуда у него брались силы, — удивленно сказала жена Карелина. — У него на все хватало времени. Правда, за счет сна и воскресений…

И работа. Работа и работа! Рук не хватает, времени не хватает — успеть! Надо все успеть. И — с утра до позднего вечера. Отдыха не знает. Считает, что он ему не нужен.

— Как же вы допускали, что он так много работал? — спросил Волков.

— А что я могла сделать? Да разве же я не говорила? Но он считает, что не может жить иначе. Я знала, что сил станет меньше, но я не знала, что так скоро…

Да, с Карелиным будет трудно разговаривать — когда человеку сорок шесть лет, он еще думает, что силам его нет предела. Разговаривать будет трудно, но Волков сумеет убедить Карелина. Иначе быть не может.

— Но ведь это только эпизод? — с надеждой в голосе сказала женщина.

— Нет, это не эпизод. Это тяжелый инфаркт, а не эпизод.

В четыре часа Волков пришел домой. Бросил на стул портфель, разогрел обед. На кухне соседи начали готовить ужин.

— Есть хороший кисель, Юра, — сказала Елизавета Тихоновна, тучная, медлительная, с бледным отечным лицом.

— Спасибо, тетя Лиза, я потом, — ответил Волков.

— Ладно, вечером, — согласилась Елизавета Тихоновна.

Соседи молчали. Знали, что, если человек бледен, если под глазами черные тени — лучше с ним не разговаривать.

В квартире пять семей. Все живут еще с доблокадных времен. Времени было достаточно, чтобы изучить друг друга и обходиться без ссор. Из пятерых мужчин с войны вернулись двое. Елизавета Тихоновна всю блокаду прожила здесь, с тех пор она отечна и медлительна.

— Мама ничего не передавала? — спросил Волков.

— Нет, — ответила Елизавета Тихоновна. — Витю заберет Люда.

Волков кивнул и вошел в комнату.

На столе свежие газеты и журналы — мама вчера принесла из библиотеки, где она работает. В квартире — тишина. Хорошо, что за сыном зайдет жена — можно два часа поспать. Хорошо, что у них дружная семья. Это особенно чувствуешь, когда приходишь с дежурства. И на обед приготовлено то, что любит Волков. И все до мелочей: его ждут с дежурства.

Волков вытянулся на диване, взял в руки журнал, но, даже не открыв его, тяжело, каменно заснул.

Дежурство кончилось.

День переломился.

Весна. Распахнуты окна клиники. Сдирается бумага с оконных переплетов. Пол перед окнами залит водой.

Весна. День рождения ординатора Лидии Ивановны. Два часа дня, основная работа сделана, остается записать истории болезней.

В ординаторской цветы. Сестра-хозяйка сменила халаты, они ослепительно белы, хрустят крахмалом.

Все стоят вокруг стола, радостно улыбаются — это так хорошо! День рождения Лидии Ивановны — это десять минут радости, и повод сказать, как все любят Лидию Ивановну, и заглянуть друг другу в глаза, и почувствовать вдруг — вот все мы вместе и стоим рядом.