Судьба, видимо, удовлетворившись его раскаянием, снова взяла сторону Джонни и уже не оставляла парня без удачи. Когда Джоннину тушку извлекли из щели, её, конечно, сразу не опознали. Хотя оно и понятно, после такой ванны негра от эскимоса не отличишь, что, в принципе, является доказательством всеобщего равенства. Но, несмотря на столь очевидный довод в пользу равноправия, Джона немедленно подвергли дискриминации. Ему было отказано в статусе пострадавшего на том лишь основании, что он стоит и дышит, а что слегка запачкался, полностью определяет его вину и меру искупления – ему запрещалось выходить из сортира, пока не отмоет всё вокруг, и сам не станет хотя бы с виду отличаться от какашки. Но, скорей всего, с таким ароматом, минимум, весь ближайший месяц он будет сильно занят работами в туалете.

Джонни и не возражал, изображая шок, впрочем, без особых усилий – он действительно был слегка озадачен. Окружающие упорно называли его Дэном. Однако разных Дэнов много и у Джона в душе шевелилась надежда, что под помостом на лесенке расположен другой какой-нибудь Дэн, пока она не была безжалостно раздавлена солдатским сапогом, выдавшим ему пендаля и пожелание творческих успехов «сраному фотографу». Джон в смущении, как стоял, вцепившись в швабру, так и принялся ею сгребать кучки в щель в помосте. Народ ехидным смехом одобрил его порыв, и веселился бы далее, но уж слишком напряжённой была атмосфера, и лишние поспешили удалиться.

Джонни немедля приступил к извлечению Дэна из ямы. Его руки были удачно закреплёны на верхней перекладине лесенки, Джон легко до них дотянулся. Подтащил и выволок всю конструкцию целиком. Сняв с Дэна маску, кое-как отдышался, отвязал и уложил его в бетонный жёлоб для мытья ног, пустил воду и умылся для начала. Большевистский фотограф открыл глаза, увидел Джона и в полубреду резюмировал:

– Я всё-таки в аду. Столько дерьма и этот конопатый засранец!

– Не хочется тебя огорчать, - дружески улыбнулся Джонни, обернувшись, - но это пока ещё всего лишь армия. Привет, Дэн.

Он искал в хозяйственном шкафу моющую пасту. Едучая дрянь, но надеяться ему больше было не на что.

– Привет, Джонни. Это ты окунул меня в нужник? За что?

– За ноги, блин. На твоём месте мог оказаться каждый, но не каждый бы сейчас разговаривал. – Джон был очень серьёзен, - хвала судьбе и твоему поносу.

– Ага, я очень тронут. И что ты собираешься делать? – спросил Дэн, настороженно глядя на снимающего с себя одежду Джонни.

– Сполоснуться слегка, - ответил он, намазываясь пастой, - подвинься.

Дэн уселся в жёлобе, Джон улёгся под бьющую из кранов воду.

– А смысл? – к Дэну на глазах возвращалась философская рассудительность.

– Пока без смысла, - поддержал его тон Джонни.

– В смысле пока? – предался Дэн любимым рассуждениям.

– Пока ты всё тут не отмоешь, дружище, - охотно ответил Джон, - когда ты плавал в говне в обмороке, тебя тут наказали… э… вообще-то, меня, но они говорили мне «сраный фотограф». Это ж они про тебя, правда? Вот отмокни немного, а то засохшее не отдерёшь потом, а я за чистой одеждой схожу.

– Спасибо, конечно, только куда?!

– Не за что, я для себя. В казарму вашу, постой на фасаре, хорошо? – попросил его Джонни, вытираясь рабочим халатом, взятом в шкафу.

– Хорошо, я пока никуда не собираюсь, - кивнул Дэн.

– Я быстро, - бросил Джон уже из-за дверцы.

Ему действительно не потребовалось много времени. Он пролез через дырку в стене и оказался как раз под бывшей собственной кроватью. На ней кто-то спал, но простой сон дело ненадёжное, и Джон, сориентировавшись по контурам тела, легко нашёл шею спящего и слегка надавил на сонную артерию. В казарме слабо горело ночное освещение, и никто не заметил, как Джон стащил со спинки койки обмундирование и прихватил ботинки. Спустя ещё полсекунды он аккуратно поправил маскирующую занавеску уже с обратной стороны и вышел из волшебного шкафа. Приключение напомнило ему одну сказку, что рассказывала мама, и он озорно улыбнулся Дэну.

– Дружище, ты слышал о Буратино?

– Нет, только о всякой Шушере, - скривился Дэн, - зачем ты вылез?

– Э… из говна? За тобой, конечно, - соврал Джон.

– Я сейчас расплачусь, Джонни! – воскликнул Дэн, - чисто от пафосу! Он вылез из говна спасать друга! Едва не утопив при этом, - заметил он сварливо.

– Надо было утопить, - заметил Джон, - толку от тебя! Хотя ещё не поздно…

– Ладно-ладно, спасай! – примирительно сказал Дэн, - только учти, в яму я не полезу!

– Опять? – иронично удивился Джон.

– Да, опять, и вообще – нас и тут неплохо кормят. – Проговорил Дэн и загрустил, - кормили. До твоего появления, гад такой!

И поведал свою печальную историю. Когда он попал в спецчасть, у него слов не было от злости – в их ячейке предатель! А теперь не хватает слов от избытка иных чувств, в основном благодарности. Ведь тут платят семьдесят баксов в неделю при полном довольствии! Или просто на полном не довольствии, если не работаешь, как вот ему теперь придётся из-за одного благодетеля! Хитрое здешнее руководство здорово это дело продумало – со стороны тюрьма, добровольцев не бывает, но никто из солдатиков на свободу не рвётся. Что они там не видели? Муштры? Развалин? А тут мало того, что баксы зарабатываешь, есть шанс всю войну проторчать, потому что секретные все. Служивые мало того, что слова никому лишнего не скажут, сами чересчур длинный язык отгрызут – настучат точно.