Здесь помещены голоса персонажей в правильной последовательности. В общем, всё, что выложено по этой теме, вместе.
Annotation
Здесь помещены голоса персонажей в правильной последовательности. В общем, всё, что выложено по этой теме, вместе.
Бок Инна Федоровна
Бок Инна Федоровна
В связке. Общий документ.
НОМЕР 34 25
Утро. Сегодня запланированы четыре трапезы, за которыми нужен усиленный контроль. В них участвуют урожденные - машины для убийства, которые родились такими и которым быть такими уготовила сама природа.
Я охранник, я умер для всего мира, но жив здесь, лишенный чувств и эмоций, лишенный настоящей жизни.
Главный разблокировал меня и я вышел из капсулы, готовый начать новый день.
Черный костюм и маска на лице главного вызвали бы у меня злость, если бы не мертвая душа, гнилостным комком лежащая у меня за ребрами.
Я облачен в форму уже почти год и моё тело не вырабатывает пота и каких-либо иных выделений. Я не нуждаюсь в пище и воде. В нормальной жизни таких как я называют роботами, только те роботы из металла, а я, помнящий всё тепло родного дома и жизни, поцелуи моей любимой, теперь робот из человека.
В чем-то этот день был особенным, ведь я ранее видел номера участвующих в сегодняшней трапезе и один из номеров я видел уже много раз, около сотни. И потому где-то в нутре гнилостного комка шевельнулось живое нутро. Только понять суть этого шевеления я пока не могу. Может быть потом?
Три трапезы прошли как и положено. Кровь, тихие крики и шипение из динамиков, содержание которого нормальное человеческое ухо различить не в состоянии. А вот номера, которых мы контролируем, слышат там слова. Слова, которые диктуют им суть трапезы, ведь каждый раз, для каждого номера алгоритм оказывается различным.
Третья трапеза была для меня особенно интересна и я следил за движениями высокой красивой фигуры. Даже напоминающая жертву маньяка-садиста, который год морил бы её голодом и истязал всевозможными способами, она вызвала бы у меня вздох восхищения, когда в очередной раз кидалась на свою трапезу.
Вопросов сейчас не возникало о том, кто является трапезой, а кто тем, кто участвует в качестве едока.
И слышались крики, на стекло попала кровь, и из-за неё я не увидел, как одно полуизрубленное тело поглощает второе.
Как я докатился до того, что бы видеть, как по стеклу стекают ошметки плоти и крови...
Как так получилось, что я наслаждаюсь в глубине комка гнили тем, как один человек, лишенный всего в своей жизни жрет другого...
Как...
Я же помню себя, свои счастливые дни. Любимую дочь, любимую жену, любимую работу...
А потом я помню, как продал себя за то, что бы мою дочь вылечили. Она заболела, а я, сдав все анализы оказался не пригоден что бы отдать ей своё сердце. Но врач подошел ко мне и сказал, что я подхожу для кое-чего другого. Для чего? Для того что бы быть 'служителем'. Я должен служить своему народу.
И я согласился. Кто бы не согласился отдать себя за то, что бы его ребенок жил, а оставшиеся деньги дали возможность жить им обеим безбедно. Кто бы не согласился?
И я был согласен до того момента, пока не увидел, как изможденную девочку возраста моей дочери рвет на части более грязный номер. На несколько секунд мне показалось, что это и была моя дочь, но потом я не увидел на плече знакомого родимого пятна и с постыдным для себя облегчением отвел взгляд от будто умирающего ребенка. Но она выжила.
В тот момент в моем прогнившем нутре шевельнулось живое нутро... как червь в гнилой земле.
В следующий момент в камере начало твориться что-то невероятное. Перед самым телом едок затормозила и посмотрела на зеркало, за которым стоял я. она смотрела огромными желтыми глазами и качнув головой невесело усмехнулась.
А в дальнем углу камеры стал сгущаться воздух. Заверещали датчики, показывая дикий уровень радиации, рентгеновского излучения и тысяч других излучений, которых там не должно было бы быть.
Уже приступившая к трапезе едок оторвалась от пищи и посмотрела на силуэт, вышагивающий из мрака.
– Убрать это, - тихо скомандовал главный.
И мы бросились в камеру, заляпанную кровью трапезы.
Ноги, подгибаясь, впервые за долгое время несут меня по холодному гладкому полу с натугой. Это пугает меня и вселяет в гнилостный комок страх. А страх заставляет ощущать дрожь и неуверенность в руках, которые не успевают нажать на спусковой крючок пистолета с плазмой.
Удар и моя грудь разлетается на куски, а сознание мутнеет.