Мэрилин постоянно металась между домом Джерри и Дот и домом, где жила ее мать, и наконец, когда ей было шестнадцать лет, сбежала – или просто Джерри не видел ее месяца три. Вернувшись, Мэрилин предъявила всем огромный живот – она была на седьмом месяце беременности.

Она тогда встречалась с Джимми Доланом. Имя показалось мне знакомым, и я понял, что несколько раз видел этого парня у нас дома. Я не знал, почему он приходил к нам и с кем из семьи дружил, – он просто был пареньком по имени Джимми, которого знала вся семья и которому, насколько я помню, оказывали у нас не слишком радушный прием. По-моему, мне велели называть его «дядюшкой Джимми», но он точно не был моим дядей: я понимал это, потому что никто его тут не встречал с распростертыми объятиями.

Джерри сказал, что Мэрилин не хотела оставаться с Джимми и была слишком юна, чтобы в одиночку воспитывать ребенка. Было решено, что она родит и отдаст младенца на усыновление. Я родился в больнице «Хекни-Дженерал», и Джерри подчеркнул, что Мэрилин только взглянула на меня и тотчас влюбилась, хотя я и оказался самым крикливым ребенком в палате. «Нельзя было отдавать тебя на усыновление, Джон, никак нельзя».

– Поэтому мы с мамой и взяли тебя к себе, – сказал Джерри. – Никто не хотел отпускать тебя.

Раньше я никогда не задавался вопросом, почему в семье только я носил фамилию Долан. Это удивляет меня всякий раз, когда я теперь размышляю об этом, хотя, видимо, я просто был слишком мал, чтобы задумываться. Наверное, я бы все равно вскоре начал задавать неудобные вопросы – может, именно поэтому Джерри и завел разговор первым.

Мне сложно было все это понять. Отец оказался моим дедушкой. Его дочь – моей матерью. А моя мама – бабушкой. А что насчет Малкольма и Дэвида? Я считал их старшими братьями. А теперь? Кем они были? Дядями? Я решил, что это не важно, я не собирался считать их дядями. Они навсегда должны были остаться моими старшими братьями, а Джеки – старшей сестрой. Никто не мог забрать их у меня.

Насколько я помню, все снова вернулось на круги своя практически сразу же после этих новостей, как мне и хотелось. Я не обсуждал их ни с кем, никто ничего мне не говорил, а сам я пытался обо всем забыть.

«Нет никакой разницы. Это ничего не меняет», – сказал мне Джерри, и я хотел, чтобы так и было. Всякий раз, когда мне становилось не по себе, я повторял это снова и снова, пока мне не становилось лучше.

Я по-прежнему гулял с Задирой, по-прежнему занимался боксом, меня по-прежнему дразнили в школе. Я все так же ужинал за тем же столом и спал в своей комнате.

«Это мой брат!» – гордо говорил я, завидев Малкольма или Дэвида на лестнице Президент-Хауса. «Сегодня со мной сидит моя сестра Джеки, а родителей вечером не будет дома», – сообщал я своим приятелям. Ничего не изменилось – я твердо верил в это. Однажды я услышал, как Джерри по телефону рассказывает Мэрилин, что все мне рассказал.

– Я должен был сделать это, – твердо сказал он.

После этого я не видел Мэрилин еще месяцев пять или шесть, и в этом не было ничего удивительного. Когда она наконец появилась у нас дома, я отказался вести себя с ней как-то иначе, да и в ее поведении ничего не изменилось. Я по-прежнему называл ее тетушкой Мэрилин, а она никогда не рассказывала мне ничего о прошлом. Это радовало меня, но вскоре меня ждало новое разочарование.

Прошло немного времени, и Джерри снова пришел ко мне с тем же серьезным выражением лица, с которым в прошлый раз усадил меня на кровать и сообщил потрясающие новости. Мне тотчас стало не по себе.

– Сынок, тебе нужно кое-что узнать.

– Что? – нервно спросил я.

Мне хотелось зажать ему рот руками и не дать словам вырваться наружу, но вместо этого я притих, сел и стал слушать, почти ничего не соображая от страха.

– Я хочу рассказать тебе правду, сынок, – начал Джерри. – Не хочу, чтобы ты слушал всякие сплетни.

Проболтался один из соседей, и следующий скелет нашей семьи готов был выпасть из шкафа. Джерри вздохнул, положил руку мне на плечо, прямо как в тот день, когда раскрыл мне прошлый секрет. Моя старшая сестра Джеки тоже была удочеренной. Я ловил каждое его слово. Глаза мои были размером с блюдца, пока он рассказывал историю Джеки. Хоть это жестоко, я почувствовал облегчение, что оказался не единственным.

Как и сказал Джерри, не было никакой разницы, это ничего не меняло. Теперь я знал правду – это просто была очередная семейная история, которую хотелось засунуть подальше на полку и как можно скорее забыть. Для меня Джеки была старшей сестрой – и до сих пор остается ею.

Все вернулось на круги своя – так я твердил себе снова и снова, пока окончательно не поверил в это.

Вскоре после того, как Джерри рассказал мне все, меня посетила блестящая идея прогуливать школу. Если бы меня спросили, зачем я это делал, я бы, наверное, ответил: «Хватит с меня насмешек. Не могу их больше терпеть». Насмешки и правда по-прежнему не утихали, но, оглядываясь назад, я вижу, что правда о семейных тайнах так на меня повлияла, что я только сейчас начинаю это понимать. Я потратил уйму времени, отворачиваясь от правды, и еще больше – чтобы убежать от нее. Сбежать из школы было проще всего. Я все еще был очень толстым и ел ничуть не меньше, чем обычно. Казалось, что весь вес, который уходил в боксерском клубе, тут же возвращался ко мне. Иногда я не появлялся в клубе неделями, зато переедал каждый день, поэтому не стоит удивляться, что я не превратился в Рокки за одну ночь. И ребята в школе не позволяли забыть об этом.