Somnium breve
вернуться

Маковский Сергей Константинович
Шрифт:

Шарманка («На темный перрон полустанка…»)

Е. А. Жарновской.

На темный перрон полустанка, под утро — ни свет, ни заря, плетется хромая шарманка, поет, надрывается зря. Хоть голос у немощной звонок и в ней человечья душа, никто из вагона спросонок в окошко не бросит гроша. От века закон одинаков на всех перепутьях земли. И старенький вальс не доплакав, умолкнет шарманка вдали.

Певица («В четверг под мое окно…»)

И. И. Жарновскому.

В четверг под мое окно приходит женщина петь. Пусть ей-то уж все равно, да жуть на нее смотреть. Во взоре не то вопрос, не то, как ножом, печаль, и грязная прядь волос бахромкой седой — на шаль. А песню поет она такую — хоть плачь навзрыд, всю душу мою до дна призывной тоской пронзит. Любого греха страшней, нельзя никому простить. И хочется крикнуть ей: Неправда, не может быть!

Нищий («В городском саду за рекой…»)

В городском саду за рекой, под каштанами, день-деньской старый нищий сидел на пне, всякий раз попадался мне. Всякий раз минувшей зимой, через сад проходя домой, десять су я совал ему в утешительную суму. Он был очень убог и тощ, — на посту и в холод и в дождь, как заморщенный серый гриб, к придорожной траве прилип. Все о чем-то просил старик, но в его слова я не вник; что-то шамкал беззубый рот, да понять я не мог весь год. А недавно я мимо брел, никого в саду не нашел, — только лень торчал сиротой над примятой слегка травой. И с тех пор, уж не первый день, мне мерещится этот пень, и на сердце комом тоска. Видно — я любил старика.

ЛУНА(«На соседнюю крышу…»)

П. А. Плетневу.

На соседнюю крышу я смотрю из окна, ослепительно в крыше отразилась луна. Изумруды, алмазы весь усеяли скат, в изумрудах, в алмазах черепицы горят. Как безводный колодец этот нищенский двор, днем серо — все в колодце: люди, камни и сор. А сейчас! На часовню он похож, у дверей — как лампады часовни огоньки фонарей. Ночь, угодница Бога, лунным дымом кадит, закоулок убогий жемчугами кропит, и над городом крылья простирает окрест, серебристые крылья озаренных небес.

Часы(«Час за часом с колокольни дальней…»)

«Dis, qu’as tu fait, toi que voila»…

Verlaine.

Час за часом с колокольни дальней прогудит глухим укором бой. Слышишь ли? Он плачет все печальней о годах, загубленных тобой. Жизнь — о, чаша боли, слез и света, суженая сердцу, — где она? А душа, как песня, недопета, а душа пред Господом смутна. Было ей завещано так много — столько небом озаренных нив… Что ты сделал, забывая Бога, подвига любви не довершив?

НА ЮГЕ

«Ко мне вернулась вещая подруга…»

Ко мне вернулась вещая подруга, — она со мной давно уж не была, — в залог любви с возлюбленного юга серебряной сирени принесла. Я тронут обольщающим приветом, смотрю, не налюбуюсь на сирень. Каким родным, животворящим светом вновь озарен мой отснявший день! Приник лицом к ее душистой пене, разглядываю каждый лепесток… Между цветов серебряной сирени найду ли пятилелестный цветок?

«О, юность милая! Твоих весенних радуг…»

О, юность милая! Твоих весенних радуг и в зиму долгую нс угасает свет — и в пыльной старости на всем, что любим, след восторгов, слез твоих, и грусти, и загадок. У нашей памяти другой отрады нет: воспоминаний дым неизъяснимо-сладок, когда повеют им на сгорбленный упадок пожары золотых, светорожденных лет. Темней душа, темней… Но грезиться мне будет волшебная лазурь давно угасших дней, покуда сам Господь не позовет слышней и вечностью от сна земного не разбудит… О, пламя юности! Сияет призрак твой, как радуга весны над сенью гробовой.

«Пылает небо над пустыней…»

Пылает небо над пустыней, слепят полдневные лучи. Далеко — море, в котловине лепечут горные ключи. Туда, в лесную тень, по скалам иду тропинкой не спеша — каким-то счастьем небывалым томится певчая душа. Жук прожужжит иль свистнет птица, или в траве зашелестит — все, все земное будто снится и вечность тайную сулит. Нездешней правдой сердце дышит и чутко замирает вдруг и в каждом звуке слышит, слышит неслышный уху, тайный звук…