Деникин внимательно перечитал документы, представленные начальником штаба.

— Хорошо, — сказал он с нескрываемым удовлетворением, — вот этакой четкой организации не хватало Лавру Георгиевичу. Экспансия уместна в том случае, когда она подкреплена, вещественно подкреплена. Мы, Иван Павлович, воссоздаем великую русскую армию.

Потомки не простят нам вольных или невольных промахов. Вы распорядились относительно совещания?

Романовский утвердительно кивнул головой.

— Старшие начальники уже ожидают вас, Антон Иванович.

— Представители кубанского правительства?

— В полдень они приехали из Новочеркасска.

— Отлично, Иван Павлович, отлично.

Деникин поднялся и подошел к зеркальцу, висевшему на стене. Он осмотрел себя, застегнул воротник френча, затем направился к двери. Романовский последовал за ним. В соседней комнате, куда они вошли, задвигались стулья, зазвенели шпоры. Все встали, и в комнате сразу стало тесно. Деникин поздоровался. Ему ответили сдержанным разноголосым гулом. Деникин помахал рукой, приглашая присутствующих садиться. Стулья снова задвигались, зазвенели шпоры. У раскрытого окна стоял часовой-текинец. Деникин опустился в кожаное потертое кресло, перебрал пухлыми пальцами разложенные на столе карты и оглядел часового, его белую папаху, — красный шнур нагана, широкую спину с пятнами пота на гимнастерке.

— Ненужные уши, — сказал Деникин Романовскому.

— Текинцы почти не понимают по-русски.

— Когда им нужно, они все понимают, Иван Павлович.

Покровский, сидевший у окна, толкнул текинца черенком плети, и тот, сверкнув глазами, медленно отошел.

Алексеев, незаметно вошедший в комнату, подсел к Деникину.

— Начинайте, Антон Иванович, — сказал Алексеев, — невероятная духота.

— Около тридцати градусов, — заметил Марков, — при моей комплекции ерунда, но толстякам…

— Сергей Леонидович… — остановил его Деникин, — минуточку.

— Молчу, молчу. Но я не имел в виду присутствующих.

Марков подмигнул Дроздовскому, указал глазами на раздобревших Деникина и Лукомского. Дроздовский сдержанно улыбнулся, поправил пенсне, сделав вид, что приготовился слушать.

— Итак, господа, — медленно сказал Деникин, осматривая всех находившихся в комнате, — назрело время для выступления. Теперь мы начнем более организованно и, надеюсь, не повторим ошибок, трагических ошибок первого похода. При манычском свидании с генерал-майором Красновым, насколько вам уже известно, мы отказались от похода на Царицын. Правда, этот опорный город большевиков дал бы нам чисто русскую базу, пушечный и снарядный заводы, огромные запасы войскового снаряжения и деньги. Занятие Царицына сблизило бы, а может быть, и соединило нас с чехословаками и Дутовым, и, таким образом, был бы создан единый фронт против совдепии. Взяв Царицын, мы бы отрезали армию красных и территорию Кубани от Советской России, лишили бы совдепы хлеба, скота, нефтепродуктов. Видите, сколько активных компонентов в этом стратегическом плане. — Деникин покусал усы, поглядел на Филимонова, внимательно его слушавшего, на Быча, на Султан-Гирея. Он заметил на их лицах выражение тревожного, нетерпеливого ожидания.

— Но мы рассудили иначе, господа. Уходя на волжский плацдарм, мы ушли бы от Кубани, с которой нас связала история узами совместно пролитой крови. Кубань поднимается и сильно нуждается в добровольцах. Оставить кубанцев одних нельзя. Им надо помочь.

— Поможем, — сказал Марков, — они быстро прозревают после ослепления большевистскими идеями. Кубанцам надо помочь.

— Обоюдная выгода, — проворчал Гурдай, с упреком оглядев Маркова, — вы кубанцам, они вам.

— Посоветовавшись с Михаилом Васильевичем, — продолжал Деникин, — мы решили выступить на Кубань, но, чтобы не нарушить основного стратегического хода, согласованного с донцами, первый удар мы нанесем по линии железной дороги Тихорецкая — Торговая. Перерезав коммуникации на Царицын, повернем на Екатерино-дар. Этот маневр дает нам возможность одновременного выхода к морю, что соответствует планам наших союзников. Черноморские гавани Новороссийск и Туапсе нам нужны до крайности, ибо это не только выходы к морю, но и выход к огромным резервам наших великих союзников — Великобритании и Франции… Мы слишком слабы все же, чтобы долго самостоятельно вести войну против большевиков…

20 июня 1918 года Деникин выступил во второй кубанский поход. Над степными дорогами Сала высоко поднялась пыль. Отблескивало приготовленное к огню и рукопашной оружие. Уходили в прикаспийские степи потревоженные стада сайгаков. Снимались с гнездовий коршуны и орланы. Деникин выводил большую по тому времени армию, состоявшую из четырех дивизий. Эта армия должна была явиться тем первым комом горного снега, который влечет за собой катастрофические обвалы. Армия имела немного орудий, всего двадцать, но впереди, по маршруту, уже были намечены те артиллерийские склады, которые должны будут попасть ей в руки. Армия имела сто три пулемета, броневые автомобили, походные оружейные мастерские, инженерные части и обозы огневых припасов, растянувшиеся на двадцать два километра.

Мечетинская, как дымом пожарищ, была закрыта пылью. Покровский пропускал мимо себя кубанские кавалерийские сотни, рысисто выходящие на большак с полевой, пробитой по выгонной полыни, дороги. Покровский небрежно сидел на отличной золотисто-гнедой кобылице, приведенной ему под седло из глубинного донского зимовника. Пообок дороги карьером проносились тачанки. В голове колонны, достигавшей уже Егорлыка, ехали Алексеев, одетый в брезентовый дождевик, Романовский, Гурдай и члены кубанского правительства.

— Видите, вон едет небезызвестный вам Быч, — оказал Покровский Самойленко, — куда ни шло, Быч все же городской голова, понятно. Но что нужно Кула-бухову? Не понимаю этого попа. Ведь мучается вместе со всеми нами, грешными.

— Хочет быть царьком, ваше превосходительство, — услужливо улыбаясь, сказал Самойленко.

— А если не придется?

— Не будет царьком, будет опять попком.

— Вон как, — по лицу Покровского пробежала улыбка. — Остроумно!

— Эти слова я слышал от самого Кулабухова.